Тун Чжо навалился на него так в третий раз за вечер, и в первый раз за вечер не сделал вид, что это случайность.

— Цайцай, — дыхнул он в ухо, не щадя барабанных перепонок. — Давай свалим отсюда? Что скажешь?

Цай Чэнъюй улыбнулся. В целом, сегодняшняя пьянка ничем не отличалась от позавчерашней, а та — от пьянки недельной давности, и единственное, чем он рисковал, это пропустить очередную запись очередного тиктока. Который он все равно потом увидит. Судя по сосредоточенности, с которой Ма Цзя ковырялся в телефонной свалке на столике, до записи оставалось три… два…

Тикток это, конечно, хорошо, но, если он все правильно понимал, Тун Чжо предлагал не просто пойти подышать.

— Давай.

Он начал вставать, забыв, что на его плече устроился очень сильно и очень неумело напившийся Фанфан.

— Вернись, подушечка, — слабо пробормотал тот, и Цай Чэнъюй, сжалившись, подсунул ему под красную отлежанную щеку настоящую диванную подушку.

— Я готов, — с улыбкой доложил он Тун Чжо, который созерцал эту сцену явно не без удовольствия.

— Рад слышать.

Он поднялся с подлокотника и самоуверенной походкой направился к двери номера, отбрасывая носком ботинка пустые бутылки и упаковки от закусок. Наверное, это должно было смотреться эффектно, но смотрелось нарочито и смешно. Цай Чэнъюй, все еще улыбаясь, послушно последовал по расчищенной тропе.

В коридоре Тун Чжо прихватил его за талию и подтащил поближе, сцепляя руки за его спиной в замок.

— Да? — напористо спросил он, заглядывая в глаза снизу вверх.

— Что? — уточнил Цай Чэнъюй, просто на всякий случай.

— Я бы тебя трахнул, — чуть заплетаясь объяснил Тун Чжо. — Как смотришь на это?

— С интересом, — признался Цай Чэнъюй, чувствуя, что уши все-таки чуть покраснели от такой прямоты.

— Отлично. — Тун Чжо улыбнулся, сжал на секунду руки покрепче и отпустил его, кивнув головой в сторону лифта. — Погнали тогда на твой этаж.

*

В этой комнате было довольно чисто, гораздо чище, чем Тун Чжо ожидал после позавчерашнего похмельного свинарника. Это сбило его с мысли, и через пару мгновений Цайцай вопросительно повернулся под его рукой.

— Все в порядке?

— В охуительном, — признался Тун Чжо. — Когда это вы так все отпидорили?

— Я плохо себя чувствую, когда вокруг бардак. Так что вчера после съемок.

— Типа, во втором часу ночи ты решил пропылесосить? — Цайцай посмотрел на него, и Тун Чжо понял, что его полуулыбка находится в нескольких манящих сантиметрах от его лица. — Ладно, потом расскажешь, — стремительно переключился он.

Желание поцеловать Цайцая было щекотным и простым, как и в первый раз, и во второй, и в любой из полусотни этих разов, случившихся с ним за время съемок. Через минуту оно снова вернулось, уже не только щекотным, но еще и реализованным. Упорядоченный номер немного поплыл. Цайцай умел целоваться — Тун Чжо знал, что это редкость. Цайцаю нравилось целоваться, и Тун Чжо теперь не просто хотел поцеловать Цайцая — он знал, что ему хочется с ним целоваться.

— Ты был с мужчиной раньше? — развязно спросил он.

Цайцай пригладил его завернувшийся воротник.

— Угадай.

— Был.

Цайцай улыбнулся.

— Нет, не был.

Простота его слов не была поверхностной, да и сам разговор, что удивительно, не звучал пошло. Тун Чжо положил руку на ширинку идеально сидящих брюк, и Цайцай чуть прижался к его руке. У него еще не стоял, но, когда Тун Чжо прижал руку сильнее, член под тканью дернулся в ответ, а сам Цайцай нетерпеливо вздохнул и заерзал. У самого Тун Чжо уже стоял так, нормально — спасибо легкому опьянению за то, что снимало все его и без того немногочисленные тормоза.

— Тогда тебе повезло, — повел бровью Тун Чжо, и Цайцай совершенно неэротично прыснул.

— Ты думаешь, я не захочу тебя, если ты не будешь выделываться? — спросил он, широко улыбаясь, и снова подался к руке Тун Чжо, заставляя ее приласкать пах. — Если я выгляжу как человек, который не хочет секса, у меня серьезные проблемы.

Тун Чжо не мог понять, ему смеяться или что. Подбородок вздернулся сам собой.

— Не выглядишь.

— Отлично.

Цайцай просунул руки под мышками и притянул его ближе, и все еще улыбался, когда Тун Чжо целовал его шею, одновременно залезая под футболку, балдея от его ладной фигуры и соображая, кто в итоге кого тут соблазнял.

*

На второй раз Тун Чжо полез к нему в перерыве между съемками. Цай Чэнъюй только вышел из комнаты для интервью и еще не успел избавиться от початой коробки спонсорского молока, которую зачем-то прихватил с собой, как по ягодице скользнула рука.

— Пылинка, — объяснил Тун Чжо и самодовольно сощурился.

— Какая коварная, — сказал Цай Чэнъюй, оправляя белые брюки. Стафф проводил их столкновение в коридоре парой прозрачных взглядов. — Ты следующий?

— Не. Никому не интересно, что я скажу, и слава богу.

Проходившая мимо менеджер плавно взяла Цай Чэнъюя под локоть и направила в гримерку. Тун Чжо увязался следом. Форменный кардиган сидел на нем криво, добавляя асимметрии в и без того вечно перекошенное ухмылкой лицо — впрочем, на некоторых кардиганы сидели и похуже.

— Ты же в курсе, что интервью берут у всех? — решил поддержать беседу Цай Чэнъюй, потому что идти рядом молча не входило в список его предпочтений.

— Да, конечно. Я там где-то в хвосте, после Гао Яна. У меня сейчас просто от итальянского перерыв, чтобы голова не отъехала. Не люблю языки, произношения все эти учить — без ножа меня режет. Ну вот, решил прогуляться, а тут ты.

Цай Чэнъюй улыбнулся, подумав о том, что ни о чем из этого не спрашивал. Они вообще не сказать, что общались — куда больше Цай Чэнъюй вертелся около старших. Тун Чжо, конечно, формально тоже был старше, но в категорию старших не входил.

— Ты у меня забыл браслет свой, — между делом сказал Цай Чэнъюй.

Тун Чжо округлил глаза.

— Фитнес? Да ладно, я его обыскался!

Он был очень смешным, в этом кардигане и с почти детским удивлением на лице. Цай Чэнъюй взвесил озорное желание поцеловать его прямо здесь, решил быть хорошим мальчиком и вместо этого посмотрел на Тун Чжо так пристально, как только мог.

— Что, не фитнес? — подозрительно сощурился тот, подтягивая повыше и без того растянутые трикотажные рукава.

— Финтес. Пойдем, я оставил его в пальто. Верну, пока не забыл.

Он наскоро извинился перед менеджером и дернул Тун Чжо за собой. Они прошли назад по стафф-коридору мимо интервьюшной и вышли на лестничную площадку.

— В каком пальто? — начало доходить до Тун Чжо. — Ты вроде в пиджаке приехал, нет?

— В пиджаке. Я целоваться хочу, — объяснил Цай Чэнъюй, слишком громко от накатившего адреналина. Голос отдался эхом в пролете. Он сжал плечо Тун Чжо и неожиданно нервно ждал реакции: да, нет?

Тун Чжо раздумывал секунду, потом вцепился в него в ответ и подтолкнул к стенке.

— Вот же ты черт, Цайцай, — пробормотал он и укусил его за губу. — Кто бы знал.

Поцелуй вышел грубоватым и суетливым, каким Цай Чэнъюй и представлял себе поцелуи на лестнице за кулисами популярного шоу. Тело ответило немедленно, и он отстранился, с улыбкой откинувшись затылком на стену.

— Восхитительно, — сказал он потолку.

— Так я не понял насчет браслета, — занудно вернул его на землю Тун Чжо.

— Браслет дома.

— Ага.

— Можешь забрать вечером.

— Ночью, ты имел в виду? Я домой не пойду, пока не доучу этот ебучий куплет. — Он оценивающе посмотрел на его губы, и они снова стали целоваться, пока Цай Чэнъюй снова не отстранился в попытке урегулировать степень своего возбуждения. — Вот почему всякое дерьмо воздушно-капельным передается, а способности к языкам — нет? — разочарованно протянул Тун Чжо. Судя по всему, итальянский и правда сидел у него в печенках.

— Или половым.

— Ну мы же еще не это. — Как вчера выяснилось, трезвый Тун Чжо не мог похвастаться такой же прямотой, как Тун Чжо поддатый, и Цай Чэнъюя это невероятно веселило.

— Ну немного мы все-таки это, — поддразнил его Цай Чэнъюй. Тун Чжо фыркнул. — На пару строк вполне могло бы хватить.

— Тебя в гримерке обыскались, — без обиняков намекнул тот. Ладно, кое-где прямоты ему по-прежнему было не занимать.

— Так отпусти меня, и я пойду, — парировал Цай Чэнъюй, и Тун Чжо тут же его отпустил.

— Ну, иди.

*

Цайцай схватился за раму кровати, свел брови и выдал ну очень мелодичный стон.

— Здесь, — сказал Тун Чжо, скорее для себя, чем уточняя.

Цайцай, сглотнув, кивнул. Потом открыл глаза и улыбнулся, пытаясь привычным движением отбросить прилипшую челку со лба.

— Ты как золотоискатель девятнадцатого века на Клондайке.

Тун Чжо усмехнулся, не переставая орудовать пальцами.

— Где?

Его старания заслужили еще один судорожный вздох и очень цепкий захват плеча.

— Это в Канаде. Золотая лихо… ох. — Цайцай подался на пальцы Тун Чжо, и тот в ответном порыве пару раз дернул бедрами в никуда. — Лихорадка.

— Что-то мы все про болезни да про болезни, — облизнулся Тун Чжо, пересаживаясь так, чтобы нога Цайцая оказалась между его ног. Вторая нога Цайцая, согнутая в колене, откинулась еще дальше, практически ложась на простынь — зависть брала от такой растяжки, конечно.

Цайцай только слабо улыбнулся в ответ. Выебать его хотелось невероятно, но Тун Чжо, сам не зная, почему, медлил перед этим рубежом, хотя они про все уже договорились. Ну, как: Цайцай спросил, когда бы им окончательно того, а Тун Чжо сказал — да хоть завтра.

Сегодня было завтра.

— Не хочешь снять трусы? — предложил Цайцай, не моргнув и глазом от такого предложения.

— Только если после этого я натяну тебя.

— Так я за этим сюда пришел, нет? — Цайцай отпустил его плечо и погладил член сквозь трусы, вырвав у Тун Чжо глухой стон.

— Да кто тебя разберет, — искренне пробормотал Тун Чжо, подцепляя резинку, и сел, чтобы стащить трусы до конца. Цайцай так и лежал вразвалку, совершенно не смущаясь ни собственного вида, ни их обоюдных намерений, и внимательно за ним следил.

Они трахались всего две недели, и большую часть времени Тун Чжо недоумевал. Цайцай давал понять, что хочет его всегда — в гримерке, в номере, в машине; он был согласен на любую позу, любую скорость и любые разговоры. Это было идеально, и с каждым днем Тун Чжо все сильнее недоумевал, где же подвох.

— Я хочу, чтобы ты вставил в меня свой член, пожалуйста. Так разборчиво?

Тун Чжо поддался моменту и лег на него в ответ, целуя в подбородок и в шею.

— Самое сексуальное, что я слышал.

— Рецензия от автора «стяну трусы, только если потом натяну тебя», — прокомментировал Цайцай у него над ухом.

— Мне некогда репетировать еще и секси-фразы, — сказал Тун Чжо и поддрочил себе, прежде чем приступить к выполнению озвученной и вполне разборчивой просьбы. — Но даже если это заразно, ты мне тут особо ничем не поможешь.

Цайцай снова схватился за раму кровати и ушел от ответа, застонав еще мелодичнее, чем раньше.

*

Цай Чэнъюй не был в восторге от того, что Тун Чжо начал ему сниться. Абсурдистские высказывания подсознания нравились ему больше, чем тягомотная жвачка про будни; к тому же, голым на сцене он не оказывался после первого курса, когда окончательно понял, что поет хорошо, и не собирался обнулять счетчик, но у Тун Чжо из его головы явно было другое мнение по вопросу.

Конечно, им пришлось петь дуэтом на каком-то непонятном славянском языке, и накануне выступления у Тун Чжо из памяти вываливалось каждое второе слово, и Цай Чэнъюй подходил к нему, вставал за спиной и напоминал, как читается та или иная строчка, изнывая от желания вместо этого положить руки на узкую талию — но было не время, оба нервничали, — и, конечно, потом они были уже под софитами, и Тун Чжо хитро улыбался ему с другого конца сцены, пропуская все свои слова, а потом, пока Цай Чэнъюй еще пытался спасти песню, медленно подошел и стал раздевать его: брошь с лацкана пиджака, пиджак, выправить рубашку, ремень, штаны падают к щиколоткам, а Цай Чэнъюй все поет, красный и возбужденный, чувствуя, как Тун Чжо прижимается к нему сзади, и думает злобно — чтоб я за тебя, говнюк, еще раз поволновался…

В начале недели Син Юань прямо сказал, что задолбался кочевать по чужим номерам, когда у него есть свой, и Цай Чэнъюй разок задержался у Тун Чжо, но непробиваемый Ли Яньфэн так и не понял ни одного намека покинуть помещение в тот вечер, так что вопрос встал довольно остро.

— Можем попроситься к Тяньхэ, он поймет, — предложил Тун Чжо, болтая вспененные остатки пива по стенкам бутылки.

Син Юань дал им время до одиннадцати, с условием, что это в последний раз, и на всякий случай намекнул, что сегодня пьют у Цзя Фаня.

— Мне кажется, последнее, чего я хочу, это чтобы Тяньхэ что-то понял, — пробормотал Цай Чэнъюй. Тун Чжо хмыкнул.

— Да он уже меня спрашивал про нас с тобой. Он же стреляный воробей, у него чутье на такие штучки.

Так Цай Чэнъюй узнал, что в понимании Тун Чжо они были «такой штучкой». В отместку за это пошлое словечко он отобрал его пиво и вылил себе в рот. Пиво тепло и мыльно скользнуло по горлу и пропало, прямо как его короткая и глупая обида.

— Что ж тогда не к Юньлуну и не к Гацзы, — поерничал Цай Чэнъюй. — Они, думаешь, не поймут?

Тун Чжо на секунду задумался.

— Это странно, — сказал он.

— Как на родительской кровати.

— Да. Мне кажется, если они разрешат, у меня не встанет. — Тун Чжо даже поежился, и Цай Чэнъюй, захихикав, похлопал его по спине. Тот прогнулся под его рукой, а потом хищно обернулся. — Да и тебя-то Юньлун на порог больше не пустит. Что там было? Ты выпил весь его бар?

Цай Чэнъюй упал спиной на подушку.

— Мы рассчитались! Я купил ему обед и колу, мы снова лучшие друзья.

— Ого, пойду расскажу Гацзы.

Тун Чжо в самом деле начал вставать, и Цай Чэнъюй ухватил его за воротник.

— Никуда ты не пойдешь, у нас еще полчаса. И это последние полчаса, если мы ничего не придумаем.

Тун Чжо плюхнулся обратно на кровать.

— Говорит человек, который ни разу не приставал ко мне на съемках.

Цай Чэнъюй улыбнулся.

— Это другое. — Тун Чжо тоже улыбнулся и потянулся к его губам, и тут Цай Чэнъюй вспомнил свой сон. — Раздень меня, — попросил он в сантиметре от губ Тун Чжо.

Тот перестал улыбаться и наморщил лоб. Цай Чэнъюй понял, что едва дышит, и, если Тун Чжо сейчас усмехнется, вряд ли попросит снова.

Тун Чжо, помедлив, взялся за верхнюю пуговицу рубашки.

— Совсем?

— Совсем.

Это, конечно, было не то же самое, зато это было по-настоящему. Цай Чэнъюй лежал на спине и иногда приподнимался или поворачивался, чтобы Тун Чжо мог стащить рукава или брюки. Он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда Тун Чжо, полностью одетый, уселся между его разведенных и абсолютно голых ног.

— Что дальше? — немного неуверенно спросил тот.

— Не знаю, — признался Цай Чэнъюй. — Мне приснилось, что ты меня раздеваешь. Меня завело. Только я в это время был на сцене и пел, а ты не пел, потому что не мог выучить ебаную русскую песню.

Тун Чжо вдруг заметно покраснел.

— Я бы хотел тебя выебать, пока ты поешь, — с нервной усмешкой сказал он.

— Хорошо, — сказал Цай Чэнъюй. Последние минут пять слова текли мимо его сознания.

— В смысле, я просто думал об этом. Это не предложение.

— Жаль, — сказал Цай Чэнъюй.

— Так, — сказал Тун Чжо. Он посмотрел на его полувставший член, потом снова в глаза. — Что можно успеть за пятнадцать минут? — задал он риторический вопрос, облизнулся и наклонился над его пахом.

*

— Я не хотел ничего об этом знать, — сказал Тяньхэ тоном, в котором читалось, что он хочет знать об этом все, а что не узнает, то немедленно додумает сам.

Тун Чжо наклонил голову к плечу и включил воду.

— Ты спросил, что мы с Цайцаем забыли вдвоем в твоей ванной.

— Да, и вот про это я так ничего и не узнал.

Тун Чжо хмыкнул, встряхивая мокрыми руками по старой универской привычке, хотя тут везде были электрические сушилки.

— Мы решили позажиматься, но не хотели отвлекать тебя, Пэнцзе, Ма Цзя и кто там еще пришел…

— Я понял. Что дальше?

— Насколько дальше?

Тяньхэ поджал губы.

— Это мой туалет. Я хочу знать, что в нем происходило.

— Это так не работает, — сказал Тун Чжо и брызнул ему в лицо водой.

Тяньхэ сморщился, свел брови и засопел. Когда он открыл глаза, в них читалось обещание мести.

— Нас в гримерке заждались, — решил увильнуть Тун Чжо, но Тяньхэ преградил ему путь к двери.

— Ладно. Кто сверху?

Тун Чжо загадочно ухмыльнулся, но Тяньхэ только поддернул брови выше, ожидая.

— Я, — сдался Тун Чжо.

Тяньхэ еще подождал, а потом его лицо расплылось в ответной ухмылке.

— Ну-ну, мачо-мэн. Это ненадолго.

Тун Чжо слегка оторопел.

— В смысле?

— В смысле? Ты Цайцая видел вообще? Он же не угомонится, пока все не попробует. — Тяньхэ закатил глаза, глядя на озадаченного Тун Чжо, и повернулся к двери. — Возмутительно. Почему, интересно, я знаю твоего бойфренда лучше, чем ты?

— Потому что он не мой бойфренд, — резонно возразил Тун Чжо, но они уже снова влились в оглушительный съемочный день, и разговор на этом прервался.

Цайцай в гримерке веселился с Фанфаном, когда они вошли — шла война за пластиковые солнцезащитные очки. Очки были в форме звездочек; Тун Чжо невольно хохотнул и перевел взгляд на вешалку, чтобы не палиться. Тяньхэ рядом прыснул и похлопал его по плечу.

— Не перестарайся.

Он рванул вперед и мигом включился в потасовку вокруг очков, а Тун Чжо присел на кресло у зеркала, прочистил горло и стал бубнить: l'amore si move… да бля, muove…

Очки были ему до лампочки, да и с Цайцаем, так уж вышло, он в компании не особо вертелся — не стоило и начинать.

E non fa rumore, lo sai… Про что там это, любовь унесет тебя далеко? Любовь движется бесшумно? Тун Чжо фыркнул — итальянцы.

На кресле было скучновато, и от скуки он зафиксировал глазами у другой стены Аюньгу и Юньлуна: пока стилистка замазывала Аюньге синюшного цвета мешки под глазами, тот показывал что-то с телефона Юньлуну, перегнувшемуся через его плечо. Этих двоих, как всегда, будто окружал непроницаемый кокон. Захотелось окликнуть Тяньхэ и показать ему, что вот это — «бойфренд». Самое смешное, что доподлинно никому не было известно, трахаются ли они, но, если бы не Юньлун, с Тун Чжо бы сталось в первые же дни подкатить к Аюньге — а потом бы выяснилось, что подкатить к Аюньге мечтают буквально все, и Тун Чжо бы почувствовал себя дурачком, клюнувшим на самую очевидную приманку. Цайцай, конечно, тоже всем нравился, но еще он сам ко всем лез, и именно поэтому никто не воспринимал его всерьез. А зря. Тун Чжо улыбнулся и выпрямился, завидев своего стилиста.

Тяньхэ, как всегда, драматизировал — Цайцай, конечно, охотник за впечатлениями, но и его любопытству были пределы.

С другой стороны, подумал Тун Чжо, расслабляясь от привычного теперь ощущения чужих рук в своих волосах, пределов этих он пока и правда не знал.

*

В середине декабря Син Юань все же сжалился и в обмен на маринованный бамбук стал раз в неделю уходить ночевать на другой этаж. Цай Чэнъюй не без оснований считал, что теперь у него будет до конца жизни вставать на этот ебаный бамбук.

— У меня есть теория, — выдал он, покрываясь мурашками от того, как Тун Чжо вылизывает ему шею, — мне кажется, Син Юань — панда.

— Почему? — глухо спросил Тун Чжо, прикусывая мочку уха.

Он был уже явно в той своей ипостаси, в которой его мыслительные способности расходовались только на секс, но, стоит отметить, его внимательность к процессу заслуживала всяческих похвал, так что Цай Чэнъюй не стал придираться.

— Потому что он ест почти один только бамбук.

— Это называется «предпочтения», — разъяснил Тун Чжо.

Цай Чэнъюй изобразил на лице удивление, но не смог удерживать его долго — Тун Чжо прижал его к себе за ягодицы, и Цай Чэнъюй вцепился в его спину в попытке усилить давление. Это было хорошо. После недели беспрерывных утомительных съемок и воздержания — особенно хорошо.

— Я скучал, — честно признался он. Тун Чжо пропустил это мимо ушей, и Цай Чэнъюй неловко улыбнулся сам себе в ответ. — Пойдем на кровать.

Тун Чжо отстранился, упираясь руками в стену по обе стороны от его неловкой улыбки.

— Я хочу тебя здесь, — сказал он.

Внутри Цай Чэнъюя вдруг поднялась волна желания, и он захлебнулся в ней, беспомощный и глупый. Ничего себе, подумал он, вот это я отвык.

— Хорошо.

Они технично раздели друг друга, не задерживаясь на эротичных деталях, с которыми Цай Чэнъюй ох как поигрался бы в другой раз, и замерли ненадолго. Жилистая рука Тун Чжо лежала у него на животе, и Цай Чэнъюй хотел эту руку везде, у него подергивались бедра от одной только мысли, что эта рука вот-вот спустится ниже. Или выше. Он улыбнулся и перехватил взгляд Тун Чжо. Обычно тот любил в упор разглядывать его член, но сегодня как заколдованный смотрел на родинку на щеке, и Цай Чэнъюй от этого засмеялся.

Тун Чжо толкнул его к стене.

— Отсосешь мне? — грубовато спросил он, губами почти касаясь уха. Если говорить о его предпочтениях, уши Цай Чэнъюя явно были одним из них.

— Без проблем.

Возможно, колени подогнулись раньше, чем он договорил, а может, нет — никто все равно не докажет. Член Тун Чжо был еще темнее, чем его смуглая кожа, и не очень большим, что в данный момент обнадеживало. Цай Чэнъюй взял его в руку.

— Тебе нужны какие-то… подсказки? — послышалось сверху, уже не так решительно, как мгновение назад. Цай Чэнъюй задрал голову.

— Со своим абсолютным слухом я привык подбирать на ходу.

Тун Чжо резко подался бедрами вперед, и головка, не встретив сопротивления, ткнулась Цай Чэнъюю в губы, вызвав очередную улыбку. Он посидел так немного, пока Тун Чжо не прикусил собственную губу, а потом лизнул розовую и гладкую головку, и, внутренне содрогнувшись от возбуждения, сосредоточился на своей задаче.

Член во рту был все же не настолько приятен, как в заднице, но в голове перемыкало похлеще. Он снова сглотнул слюну и постарался сжать губы покрепче, ловя каждое ответное движение Тун Чжо. И что-то дернуло его оторваться, снова задрать голову и спросить хрипло:

— Мне закончить, или трахнешь меня?

— Что ты… — Тун Чжо свел брови, уперся лбом в стену. — Цайцай, — позвал он, начал дрочить себе, и тут же на щеку Цай Чэнъюя брызнуло, и он рефлекторно прикрыл глаза. Тун Чжо застонал и брызнуло снова, капнуло с подбородка.

— Я понял, — тупо сказал Цай Чэнъюй. Скоро Тун Чжо, держась за стенку, спустился к нему вниз.

— Извини, — сказал он.

— Да ты что, — сказал Цай Чэнъюй и поцеловал его, стараясь не замарать при этом спермой. — Я сейчас.

Он метнулся в ванную и обратно, зацепив в отражении свой ошалевший взгляд, и снова сел рядом с Тун Чжо. Они молча сидели на полу его номера, голые, запыхавшиеся и бесстыдные, и единственное, о чем Цай Чэнъюй мог подумать — что участие в популярном музыкальном шоу он представлял себе как-то совершенно не так.

— Сходим поужинать как-нибудь? — расслабленно предложил он и подтянул к себе ногу, упираясь коленом в поджарое бедро.

— Да мы и так вместе ужинаем через день, — отозвался Тун Чжо.

— Вдвоем, — уточнил Цай Чэнъюй.

— Зачем?

Тун Чжо удивился так искренне, как будто у него правда были силы удивляться.

— Ну, это будет вкусно, и я буду приставать к тебе под столом, а потом мы трахнемся в туалете.

Тун Чжо фыркнул.

— Ага, — сказал он.

И почему-то Цай Чэнъюй сразу понял, что это «нет», только признался себе в этом значительно позже.

*

— Итак, в эфире шоу «Один день из жизни Тун Чжо», — сказал Тун Чжо, переключая камеру с фронталки на обычную. — С утра самое главное — проснуться.

С этими словами он пошуршал под одеялом и ухватил Цайцая за пятку.

Цайцай потревоженно заурчал и отдернул ногу. Вскоре из-под другого края одеяла наполовину показалась лохматая сощуренная голова.

— Доброе утро, — сказал Тун Чжо, направляя камеру на заспанного Цайцая.

Тот моргнул, моргнул еще раз, а потом раскрыл глаза неожиданно широко:

— Это что, видео?

— Ага. Это шоу…

— Это эфир?

— Вейбо.

— Ты дебил? Выключи.

Дважды промазав мимо нужной кнопки, Тун Чжо снова включил фронталку.

— Цай Чэнъюй просит меня закончить трансляцию. Ваше мнение, ребят?

Цайцай за кадром в суицидальном жесте приложил пальцы к виску и артикулировал: «Выключи».

Тун Чжо слегка пожал плечами.

— Ух, извините пожалуйста, нужно срочно отойти. Продолжим день чуть позже, пока-пока!

Он вышел из приложения и задрал брови на Цайцая.

— Че такое-то?

Цайцай упал головой на подушку и прикрыл глаза тыльной стороной ладони.

— Ну, представь, что я спросонья мог сказать, например.

— Что я бог секса?

— Опрометчиво, но допустим.

— И что?

— Ты… — Цайцай приподнялся и хмуро уставился на него. — Ты правда не понимаешь или прикалываешься? Мы несем ответственность за шоу, не говоря о собственном имидже. Нахрена так рисковать?

— Я общаюсь с фанатами, — чуть оскорбленно заметил Тун Чжо, подбрасывая телефон и роняя его на одеяло. — Ничего же не было криминального, че ты лекции-то начал читать?

— Если я не начну лекции читать, ты в следующий раз выйдешь в эфир, пока мы ебемся.

Ого. Тун Чжо ухмыльнулся.

— Нет, ну а если только фронталкой… это же заводить будет пиздец.

Цайцай резко сел и хлопнул его по руке, выбивая телефон.

— Нет, — сказал он. — Фу.

Тун Чжо перехватил его руку за пальцы.

— Я тебе не песик домашний, не фукай мне тут.

— А ты не рассуждай как пятилетка, — возразил Цайцай, и Тун Чжо завалил его обратно на кровать.

— Кто-то раскомандовался, — ехидно сказал он. Пальцы Цайцая все еще были зажаты в его руке, и он поцеловал их, наблюдая, как брови Цайцая беспомощно дернулись, а потом прикусил немного и взял все три пальца в рот.

— Нам собираться надо, — выдохнул Цайцай, погладил большим пальцем скулу и погрузил пальцы в рот Тун Чжо до третьей фаланги. Тун Чжо, чувствуя, как поджимаются яйца, тщательно облизал их языком и вынул, наклоняясь к лицу Цайцая:

— Ну пять минуточек.

— Не пизди. Это никогда не пять минуточек.

— Ну, десять.

Цайцай закрыл глаза.

— Какой план?

Тун Чжо нащупал телефон в складках одеяла.

— Я включаю трансляцию, ты берешь в рот.

Цайцай открыл глаза.

— Нет.

— Ну давай, это же клево.

— Нет, это не клево! Это медиа-самоубийство. — Цайцай взъерошил челку Тун Чжо, приподнял ее, зажав в между пальцев. — Я же младше тебя, почему я это понимаю, а ты нет?

Тун Чжо лег щекой на его грудь. Под щекой сильно и часто стучало.

— Тогда спой.

Рука Цайцая прочесала волосы до затылка.

— Что спеть?

— Что хочешь. — У Тун Чжо слегка перехватывало дыхание, когда он об этом говорил, прямо как в прошлый раз. — А я тебе отсосу.

Он подсунул руку под одеяло и прошелся по ребрам, задрав пижамную футболку. Потом повернул голову, уперся в грудь подбородком и поймал пронзительный взгляд Цайцая, который смотрел на него, пока не отвернулся к пронизанной утренним солнцем занавеске. Ее Тун Чжо уже успел изучить.

— Chiudo gli occhi e penso a lei, — сипловато протянул Цайцай, — il profumo do-olche…

Да. Да, да, да. Тун Чжо стащил одеяло вниз, одновременно ощущая, что делает ужасное кощунство, и что не может его не сделать. Тело Цайцая под его руками было, как обычно, изящным и прекрасным, только сейчас итальянский окутывал его какой-то особой сексуальной магией — живот двигался, оформляя каждый звук и вдох, мышцы под кожей резонировали восходящей мелодии, Тун Чжо как будто чувствовал его на всех уровнях, как в 7D кинотеатре.

— Sole sono le parole, — приступил Цайцай ко второму куплету, и Тун Чжо понял, что стоит поторопиться. Он сдвинулся ближе к коленям и сжал четко очерченный под трусами член. Голос Цайцая вздрогнул на слове timore, но выровнялся и под возвратно поступательные движения руки Тун Чжо дошел до главного:

— Amore, — тихо, но гладко спел Цайцай, — solo amore, — и Тун Чжо понял, что одними губами повторяет за ним слова.

Хотя вообще-то губами он планировал делать другое.

Тут в мелодии появилось напряжение и как будто направило Тун Чжо к его цели. Он послушно стянул трусы Цайцая на бедра, наклонился, чтобы взять в рот, но вместо это еще четыре такта гладил костяшками нежную кожу и трогал яички, пока не услышал неуверенное, но довольно отчаянное: grande amo-ore…

Ну, все теперь, сказал Тун Чжо сам себе и обхватил губами головку, сразу начиная двигаться в такт. Даже член Цайцая, кажется вибрировал на длинных нотах, пока тот не сбился, тяжело дыша — но все же упорно подхватил следующую строчку, почти не нарушив ритм. В паузах между слов стали прорываться короткие стоны. Бедра он контролировать совсем не мог, и Тун Чжо пришлось крепко прижать их к матрасу, чтобы уберечь свое горло от нежелательных травм. Башку сносило от всего этого к хуям.

— Dimmi… dimmi che… — Цайцай наконец поплыл и сбился окончательно, застонал, дернул бедрами, и Тун Чжо постарался ускориться, хотя сам уже ничего не мог.

Цайцай кончил без своих обычных предупреждений, просто схватил Тун Чжо за волосы и беззаботно спустил ему в рот. Тун Чжо рефлекторно сглотнул, поморщился, отпустил его бедра и наконец-то смог подрочить себе, но рука двигалась недостаточно резво, и он просто навалился на Цайцая, вжимаясь стояком в бедро. Давление, трение, судорожные вздохи и рука на плече сделали свое дело: Тун Чжо дернулся всем телом, уткнувшись лицом во влажную от пота подмышку, и приготовился балдеть.

— Вот теперь у нас пять минут, — отменил балдеж Цайцай, очевидно, заглянув в телефон. Тун Чжо пока было все равно. — Я в душ, потом ты.

Он ускользнул из-под Тун Чжо, оставив его обнимать замаранное одеяло. В этом было что-то непривычное, и Тун Чжо повернулся, успевая перехватить Цайцая в дверях ванной:

— Тебе не понравилось?

Цайцай буквально замер с занесенной над порогом ногой и покосился на Тун Чжо.

— Это было мощно, — сказал он наконец. Щелкнула задвижка, и Тун Чжо потянулся к тумбочке в поисках салфеток — сплюнуть то, что еще можно было сплюнуть.

— Конечно, мощно, — пробормотал он. — А ты как хотел.

*

Цай Чэнъюй никогда не мечтал быть капитаном команды, поэтому, став таковым, немедленно постарался стать лучшим капитаном и изрядно стрессанул. Понял он это по тому, что Цзя Фань стал регулярно и сочувственно гладить его по руке — вот уж у кого чутье на потребность в поддержке было абсолютным. Заметив и осознав это, свои рукав и руку он с улыбкой аккуратно отобрал у Цзя Фаня и стал к себе как к капитану чуть снисходительнее.

Из-за стресса секса стало хотеться чуть меньше. Или не только из-за него. Или не весь стресс был связан с командой. На съемках их с Тун Чжо взгляды иногда по-прежнему цеплялись друг за друга, и раньше у него от этого искрило предвкушением внутри, а теперь щемило как-то тревожно — улыбнуться и отвести взгляд.

Иногда по вечерам он даже хотел, чтобы Син Юань снова своротил нос от вынужденного кочевничества и лишил их единственных возможных встреч наедине, но тот подружился с Ли Яньфэном, устроил с ним что-то вроде книжного клуба и даже великодушно отменил бамбуковые жертвоприношения. Цай Чэнъюй все равно продолжал покупать вакуумные полупрозрачные упаковки, но теперь хрустел бамбуковыми кусочками сам. Он заметил, что подсел на быструю еду, но игнорировал этот факт — до конца шоу с этим вряд ли что-то можно было сделать, а потом — потом он обязательно поедет домой, обнимет мать, услышит, что он все делает правильно, поест полезно, поспит, и весь стресс уйдет за пару дней.

Пару раз он подрочил на картинку, в которой он приезжает домой с Тун Чжо; как они вежливо ужинают, поглаживая под столом ноги друг друга и возбуждаясь до потери сознания, а потом трахаются в его комнате, очень долго и очень тихо, и ржут до слез, и он показывает свой любимый рисунок из школьной тетради, и Тун Чжо дорисовывает к нему хуй, потому что — что еще он может дорисовать, будем откровенны. И он бьет его за это тетрадкой по голове и они снова трахаются, хотя лучше бы спали, конечно. Картинка было настолько же манящей, насколько неубедительной. Но дрочилось хорошо.

Реальный Тун Чжо во второй раз отмахнулся от предложения куда-то сходить, и на второй раз Цай Чэнъюй понял, что в третий раз спрашивать не будет.

— Я не хочу все усложнять, зачем, — лениво ответил тот, поглаживая ляжку Цай Чэнъюя и тем подавляя возможное сопротивление.

— Я говорил уже. — Цай Чэнъюй поднял брови и положил свою руку поверх его, останавливая отвлекающую ласку, но Тун Чжо все равно повел рукой к паху, увесисто и уверенно. Он сидел на полу, а Цай Чэнъюй на краю кровати, неясно, как так вышло, но это тоже возбуждало. Все возбуждало. Находясь в руках Тун Чжо или думая о них, он хотел так, как не хотел никого и никогда. И, судя по всему, это становилось проблемой.

— Ну, да. Не понимаю, я и тут могу к тебе приставать, — сказал Тун Чжо и положил голову ему на колено. — Какая разница?

— Это еще более горячо? — Цай Чэнъюй запустил руку в его волосы, и Тун Чжо прижался щекой ко внутренней стороне его одетого в треники бедра. Похоже, они снова целились на минет. — Как твои идеи с эфиром, только эфир — это совсем ебнуто, а ресторан — не совсем.

Тун Чжо потерся щекой, жадно посмотрел ему в пах, и потом, когда он снова поднял взгляд, в нем была эта блядская дымка, этот ужасно пошлый фотосетный глянец, над которым Цай Чэнъюй посмеивался про себя, но который при этом раз за разом вызывал у него слюноотделение и немедленное желание ебаться.

— Эфир проще, — сказал Тун Чжо, невесомо подбираясь пальцами к его стояку, который равнодушно выдавала мягкая ткань. — Да и я не стал бы, конечно. Даже под простую отсосаку.

Цай Чэнъюй закрыл глаза.

— Отсосаку.

— Отсосака и есть. — Тун Чжо пододвинулся и одними губами приобнял член через ткань. — Ам.

— Это чудовищно звучит, и ты об этом знаешь, — раздраженно отодвинулся Цай Чэнъюй. — Потому что ты не тупой. Хотя, конечно, очень стараешься.

— Нет, я тупой, — прищурился Тун Чжо. — Отсосака. Поебака.

— Уходи, — попросил Цай Чэнъюй, сам не понимая, всерьез или нет, но Тун Чжо только ухмыльнулся и снова атаковал его ляжку.

— Я же возьму и уйду. Ты это учел?

Цай Чэнъюй вздохнул.

— Не уверен.

Глядя в глаза, Тун Чжо еще раз прихватил губами член, оставив темное пятнышко слюны на светлой ткани, а потом вдруг поднялся с пола и сел Цай Чэнъюю на колени, широко раздвинув бедра, так, чтобы как можно плотнее прижаться к его стояку своим.

— Ну и все, — сказал он и поцеловал его с таким напором, с таким сосредоточенным вниманием к языку Цай Чэнъюя, к губам Цай Чэнъюя, к улыбке Цай Чэнъюя, что тот понял две вещи: во-первых, это не минет, это сегодня он даст себя выебать, а во-вторых, несмотря на то, что в свиданиях ему уже окончательно отказали, отказаться в ответ от всей их с Тун Чжо «этой штучки» будет очень дорогим удовольствием.

Но не отказаться, к сожалению, будет еще дороже.

*

— Не приходи больше.

Тун Чжо так и замер с водой во рту, глядя на свое удивленное отражение. Он вопросительно помычал, но вышло непонятно, сплюнул воду, вытер губы полотенцем Цайцая и вышел в комнату.

— Чего? — спросил он, размазывая капли по футболке.

Цайцай приподнялся на локтях, все еще голый, только вытер живот салфеткой, видимо, которая теперь комком валялась на полу.

— Не приходи, хватит. Закончилась поебака.

Он смотрел хмуро и вроде бы не шутил. Тун Чжо присел на край кровати.

— Я что-то сделал не так сегодня?

— Нет.

— Я что-то сделал не так не сегодня?

Цайцай шумно выдохнул и сел, подтянул одеяло, чтобы прикрыться. Он выглядел потерянно, и Тун Чжо понял, что совершенно не знает, что делать с потерянным Цайцаем.

— Я хочу отношений. Я немного влюбился. Не знаю, в чем конкретно дело, но поебака — уже не то. Сперва было то, теперь не то.

Тун Чжо улыбнулся.

— Что, у итальянцев своих нахватался?

— Что?

Улыбка померкла, Тун Чжо спохватился, что шутка была неуместной, но деваться было уже некуда.

— Ну, вся эта итальянская народная опера про великую любовь. Гранде аморе, — усмехнулся он, но Цайцай только сглотнул. Видимо, он сильно нервничал.

— Короче, — сказал он. — Если дальше так и будет, а после шоу мы просто разойдемся, то мне достаточно уже сейчас.

Он посмотрел на Тун Чжо так, будто дает ему последний шанс. Тун Чжо ненавидел последние шансы.

— Окей, — сухо сказал он.

Цайцай кивнул, но слегка неверяще. Тун Чжо и сам не верил до конца: пятнадцать минут назад тот стонал в голос от того, как Тун Чжо двигался в нем, и хватал его за плечи.

Он надел к футболке джинсы, забрал с тумбочки фитнес-браслет.

— Ну, пока, — сказал он. Цайцай все так же сидел под одеялом и смотрел на него во все глаза. — Но было же классно, нет? — сдался он. — И в туалете тогда, и когда ты пел. И… — он чуть не начал рассказывать о том, как ему нравилось просто трогать Цайцая и смотреть на его реакцию, как тот хорошо целовался, и как Тун Чжо нравилось брать у него в рот, хотя вообще он не особо это любил — а тут вот полюбил, поди ж ты. Но он бы снова возбудился, глядя на то, как Цайцай это слушает, и не ушел. А Цайцай явно хотел, чтобы он ушел. — И вообще ты ничего.

Цай Чэнъюй потер лоб, будто у него заболела голова.

— Да, ты тоже ничего.

Он наконец откинул одеяло и началось самое потешное занятие после секса: поиск трусов. Тун Чжо тихонько фыркнул, но вспомнил, что ему тут больше не рады.

— Ну, я пошел? — уточнил он.

Цайцай поднял голову.

— Ага. Встретимся на съемках.

И продолжил шарить по простыне. Тун Чжо хотел сказать ему, что он уже дважды прощелкал свои труселя, но тряхнул головой и вышел в коридор.

Он вернулся к себе в номер в разгар просмотра какой-то дорамы.

— Че происходит, — с порога спросил он и плюхнулся поперек кровати, искоса заглядывая в планшет.

— Он не может признаться ей в чувствах, хотя влюблен. Поэтому все страдают, — сказал Син Юань.

— Все несколько сложнее, но ты не смотрел предыдущие тринадцать серий, поэтому что толку с тобой это обсуждать, — добавил Ли Яньфэн.

— Я был занят кое-чем поинтереснее, — сказал Тун Чжо. — Кое-кем, — поправился он, и эти двое синхронно поморщились.

— Я не задаю вопросов о кое-чьих вкусах, но задаю, — сказал Син Юань. — Возможно, когда я наконец-то вернусь в свое законное гнездо, кое-кого ждет разговор. И, судя по тому, что ты здесь, я уже вылетаю.

— Сейчас я подумаю, что ты не был рад провести со мной все эти вечера, — отозвался Ли Яньфэн. — Ведь я, конечно, был совсем не рад.

Внезапно Тун Чжо понял, что они оба звучат ужасно вымотанно, и он сам должен быть вымотан, но вместо этого откуда-то у него каждый день находились силы трахаться с Цайцаем — или ждать, когда получится потрахаться с ним.

— Конечно, нет. Я обсудил с тобой всю свою домашнюю библиотеку исключительно от отчаяния и безысходности.

— Какая удача, — заметил Тун Чжо, перекатываясь на спину. — Мы как раз порвали. Син Юань, мой милый, теперь ты волен вернуться в родное гнездо навсегда.

Наверное, они переглянулись — в такой тишине только и делать, что переглядываться. Он бы тоже с кем-нибудь сейчас переглянулся. Например, с Тяньхэ. Внезапно это показалось ему отличной мыслью, так что он вытащил телефон и, игнорируя миллион оповещений, зашел в вичат — но с мысли написать Тяньхэ его сбила единичка около другого чата.

«Извини, если это было резко, просто я расстроился, но я не в обиде. Ты ничего не обещал, я сам что-то придумал. Надеюсь, на нашу совместную работу это не особо повлияет — я бы хотел, чтобы не повлияло. И, да, было классно. До встречи»

Деликатно, искренне и без опасной конкретики — в этом был весь Цайцай. Тун Чжо скинул подмигивающий эмодзи, вышел из вичата и уронил телефон на живот. Переглядываться пока расхотелось.

* * *

Ван Си расстелил ноты на пюпитре, оглядел всех присутствующих с этой своей озорной ямочкой на щеке и спросил:

— Ну что. Знаете, о чем эта шотландская песня?

Конечно, Цай Чэнъюй знал: песня была о прошлом.

Казалось, все на свете песни теперь были либо о прошлом, либо о любви. Возможно, это даже не было эмоциональным искажением его восприятия, возможно, других песен попросту не существовало, просто раньше он этого не замечал.

— Там вроде про друзей, — сказал Тун Чжо.

Цай Чэнъюй кинул на него взгляд поверх рояля.

— Песня про друзей, которые вспоминают былые времена. Их развела жизнь, но они снова встретились и пьют за то, что связывающие их узы не ослабли.

— Неплохо, — похвалил его Ван Си, будто учитель — своего любимчика, а Тун Чжо уставился с подозрением. Ну, да, это звучало едко. Это и должно было звучать едко. Цай Чэнъюй тряхнул головой и перевел взгляд. Улыбнулся сам себе — какие, конечно, это все страшные глупости.

Глупо было: что Цай Чэнъюй помнил запах слюны Тун Чжо на своей коже и цвет его зубной щетки, знал наизусть все его трусы и слова-паразиты; что Тун Чжо хотелось задирать и доставать, хотя — ну, а толку-то теперь? Глупо было порвать с ним до конца съемок. Глупо было упорно не возражать против состава этого трио, чтобы теперь вертеться и изнывать от собственной глупости.

Ван Си сказал, что взял китайскую версию песни, и Цай Чэнъюй покосился на лицо Тун Чжо, чтобы увидеть там ожидаемое облегчение — и, конечно, нашел его. Не получив от этого никакого удовлетворения, он договорился с собой на рабочий настрой, присел на стульчик у стены и углубился в текст, напевая под нос знакомый мотив.

Ван Си пару раз пошутил, Цай Чэнъюй пару раз вежливо улыбнулся, Тун Чжо кашлянул и почесал в затылке, после чего их командный дух, похоже, умер в зародыше; не пытаясь имитировать воодушевление, они разбили «Старое доброе время» по куплетам, прогнали пару раз и разошлись. Вечер у Цай Чэнъюя в кои-то веки оказался свободным. Повинуясь дуновению этой свободы, он немедленно накинул пальто, прихватил зазевавшегося в гримерке Ли Ци и вызвал лифт вниз, на парковку. Вечер расстилался в его воображении шелковой дорожкой. В гостинице его ждал зал, душ, заброшенная книжка, текст куплета, что-то вроде ужина и здоровый восьмичасовой сон. Еще… Цай Чэнъюй улыбнулся, дорожка свернула, покатилась в другую сторону: еще его ждал номер Ма Цзя, в котором тоже было что-то вроде ужина, половина состава Супер Вокала и пиво.

Лифт приехал на этаж и мелодично звякнул. Из-за «штучки» с Тун Чжо на пьянках Цай Чэнъюй стал появляться в пару раз реже, поэтому звать его стали раз в пять активнее. Ма Цзя писал, что скучает. Фанфан писал, что без него сильнее напивается — хотя, казалось бы, куда уж сильнее, — и что это его вина. Тяньхэ, накидавшись, отправлял разнообразные эмодзи, которые порой выстраивались в сюжетные цепочки намекающего характера — собственно, так Цай Чэнъюй понял, что Тун Чжо тому успешно проболтался. Однажды написал даже Юньлун, которого бог весть как занесло на этот детский праздник — отправил свое фото с грустным лицом и вопросительный знак.

В общем, прибыв в гостиницу и после зала и душа оказавшись в номере на этаж ниже своего, Цай Чэнъюй не особенно себя удивил. Удивил он себя, в который раз за сегодня, собственной глупостью: глупо было забыть, что Тун Чжо, конечно, тоже пораньше освободился сегодня, поэтому, конечно, тоже пришел.

*

— Я не понял… — Тяньхэ скроил мученически-недовольное лицо и подпер щеку, отпустив, наконец, бутылку, которую он прихватил с собой. Тун Чжо немедленно присвоил ее и сделал несколько жадных глотков. — Что мне нужно сделать?

Тун Чжо рыгнул в рукав и закатил глаза.

— Выйти со мной, когда я попрошу.

— Ты хочешь перепихнуться?

— Я хочу, чтобы Цайцай подумал, что я хочу перепихнуться.

Тяньхэ сложил губы уточкой.

— Зачем? Ты хочешь, чтобы он ревновал? Это не сработает.

— Да почему?

Тяньхэ посмотрел на него безо всякой надежды, но пошарил по столу и подцепил две палочки и салфетку.

— Смотри, — сказал он. — Это ты, — он покрутил в воздухе палочкой. — Это твой ненаглядный, — он покрутил второй палочкой, и Тун Чжо, перехватив ее, ткнул в голое плечо. — Ай! Обалдел? Конечно, он не хочет с тобой встречаться, раз ты такой грубиян!

— Я только с тобой такой. Значит, это я, это он, — напомнил Тун Чжо, смирно складывая руки на груди. — Дальше?

— А это я. — Поджав губы, Тяньхэ расправил салфетку. — Погоди-ка. — Он сложил салфетку в несколько раз, вывернул и потряс у Тун Чжо перед носом. — И на мне вот такие вот штанцы.

Салфетка обратилась в две сиамские обмякшие сосульки, но Тун Чжо покивал пьяному мастеру — иначе тот никогда не закончит, и они никогда не доберутся до номера Ма Цзя. Казалось, что их экстренное собрание, на которое Тяньхэ был вызван уже с тусовки, длилось не десять минут, а час.

— Роскошно.

— Конечно. Итак, мы с тобой уединяемся. — Он сложил палочку и салфетку на пол и постучал торцом палочки-Цайцая по столу. — Что происходит?

Тун Чжо пожал плечами.

— Цайцай осознает, что потерял, приходит ко мне, чтобы устроить сцену ревности, а я как раз его жду голый на кровати. И мы ебемся.

— Нет! — Тяньхэ схватил себя за лицо, как будто от отчаяния вот-вот должен был начать выдергивать волосы из бороды. — Нет, нет, нет! Он же сам порвал с тобой, он просто убедится, что ты мудак, и никуда не пойдет.

— Тогда так. — Тун Чжо вдруг осенило. — Ты подкатываешь к нему, он не хочет, но ты настаиваешь — и тут появляюсь я и шлю тебя нахуй. Он впечатлен и благодарен, мы уходим в мой номер и ебемся.

— А если он захочет? — хмыкнул Тяньхэ и внезапно нахмурился. — Он что, так хорошо ебется?

В желудке Тун Чжо что-то потянуло, зазудело беспокойно. Наверное, стоило перед пивом нормально поесть.

— Нет, это я так хорошо ебусь, — отмахнулся он, потирая под ребрами.

— Тогда какая разница, вернешь ты его или нет, — резонно возразил Тяньхэ. — Ебись с кем хочешь, и будет тебе хорошо и весело. А все твои планы — говно на палочке. Я в этом участвовать, конечно, не буду.

— Ладно.

Тяньхэ отвалился от стола на подушки и залип в телефон, а Тун Чжо продолжил сидеть к нему спиной, потому что обиделся.

План ему тоже не казался идеальным, но с каждым днем он все меньше понимал, почему они не могут продолжать все как было. Цайцай либо игнорировал его, либо огрызался, в общем, совершенно точно не вел себя так, будто ему все равно. Возможно, он ждал действий от Тун Чжо — но каких? Вариант с ревностью был самым убедительным, но Тяньхэ вдруг дал заднюю, а больше просить было особо некого. Нет, был еще, конечно, Син Юань, но сегодня он отлучился по каким-то семейным делам, и встретить его на пьянке не светило.

Тун Чжо запутался.

— Я согласен на одном условии, — вдруг послышалось из-за спины. — Если мы правда… если ты не против, — Тун Чжо повернулся и увидел, что Тяньхэ говорит это именно с таким недовольным лицом, с каким слышится. — Я тебе тогда отказал, просто потому что ты самоуверенный индюк, так-то ты ничего. — Он смерил его взглядом и снова уставился в телефон. — Просто на разок, конечно. Просто я обдрочился на твои рассказы уже.

— Ого.

Тун Чжо на мгновение лишился дара речи, а потом ухмыльнулся и положил Тяньхэ руку на тощую лодыжку.

Тяньхэ не отдернулся.

*

Значит, вот как это выглядело со стороны, спокойно подумал Цай Чэнъюй. Тун Чжо навис на секунду над ухом Тяньхэ, тот улыбнулся, окинул комнату взглядом, чуть задержав его на Цай Чэнъюе, встал. Через минуту оба исчезли, а у него в голове все перекатывалось полузабытое, жаркое: «Давай свалим отсюда?»

Давай ты опомнишься, Цай Чэнъюй?

Прихлопнув от злости давно доставшую муху, Цай Чэнъюй поднял свои карты и уставился в них.

— Ты пропускаешь, бери четыре карты, — хмыкнул Ма Цзя. — К своим восемнадцати, или сколько у тебя там.

— Как я оказался в этой ситуации? — задал Цай Чэнъюй вопрос в пустоту, отсчитывая карты из колоды.

— Никогда еще не видел, чтобы кто-то так плохо играл в Уно, — восхищенно заметил Фанфан, выглядывая из-за своего черно-красно-желтого веера. — Это искусство.

— Я плохой игрок, — отмазался Цай Чэнъюй. — Слишком радуюсь чужим победам и совсем не азартный.

— Это хорошо, — веско сказал Фанфан, выкладывая карту смены хода. — Азартные игры ведут к грабежу.

Пэнцзе и кто-то еще, кто сидел на диване, прыснул. Цай Чэнъюй тоже улыбнулся немного — еще не было такого, чтобы Фанфан не поднял настроение всем вокруг.

— Ты когда в мудрецы заделался? — мягко спросил он, взъерошив его затылок. Фанфан разулыбался. Он действительно остался сегодня в меру трезв, неужто дело и правда было в его, Цай Чэнъюя, присутствии.

— Я как-то пытался уговорить Тяньхэ сыграть, но у него прям пунктик какой-то. Не буду, говорит, и все. Этой пословицей от меня отбрехался.

Отвлекшись было на игру, Цай Чэнъюй снова кинул унылый взгляд в сторону двери.

Хотелось просто увидеть, как эти двое сосутся, чтобы избавиться от назойливой версии, в которой они просто вышли подышать. Но Тун Чжо до этого так по-хозяйски устраивал руку то на плече Тяньхэ, то на бедре, что и без подтверждений в эту версию верилось слабо. И все же…

— Твой ход, — напомнил Ма Цзя, глядя на него чересчур внимательно.

— Точно, — сказал Цай Чэнъюй и впервые за последние пять кругов сбросил одну из карт.

*

— Ну что, ты доволен?

Тун Чжо зажал между пальцев кучерявый воротник Тяньхэ, пристально глядя на то, как вытягивается тонкая ткань.

— Ты справился на отлично, — тряхнул головой он, ухмыляясь и поднимая взгляд. — Хороший мальчик. Про остальное… там посмотрим.

Тяньхэ закатил глаза и отбил его руку.

— Со своей влюбленностью в Цайцая ты просто невыносим. Хватит думать о нем. Перестань. Ты от нее становишься скучным.

Тун Чжо давно махнул рукой на то, как мощно Тяньхэ в своей голове романтизировал эту историю, и потому не стал отнекиваться, только вздернул подбородок повыше.

— Кто бы говорил. Я хотя бы не писал ему любовных писем.

Тяньхэ мигом запунцовел, поджал губы и с неожиданной силой стиснул голову Тун Чжо с двух сторон.

— Я бы возразил, что любовные письма — это не скучно, но я зачем сюда пришел?

Его ладони сползли на щеки, и Тун Чжо с некоторым трудом очень комичным голосом произнес:

— Трахаться.

Тяньхэ расплылся в улыбке.

— Трахаться, — повторил он. — Так что будь добр.

Его насмешливое лицо вселяло в Тун Чжо некоторую опаску, поэтому он решил рвануть на опережение. Стряхнув руки Тяньхэ, он прижал их к стене — и случайно вспомнил, как то же самое тут же делал с Цайцаем. Хватка ослабла, а в глазах Тяньхэ затаилось подозрение и сомнение.

— Нет, ты не будешь думать о нем, — выпалил он раздраженно. — Не сейчас.

Под толстовку Тун Чжо пробрались ладони, уверенно легли на ребра, заставляя их подниматься и опускаться чаще, вот только смотрел Тяньхэ все еще настороженно, будто дает ему последний шанс.

Тун Чжо ненавидел последние шансы.

Губы Тяньхэ раскрылись для него легко и охотно, и он нарочно потянул время, облизывая и посасывая их так, как ему казалось, Тяньхэ должно нравиться. Тот был похож на любителя дразнилок и нежностей. Судя по чуть раздвинувшимся коленкам, Тун Чжо не ошибся.

— Меня можно трогать сразу везде, — хмыкнул Тяньхэ, утаскивая его руку к своему паху.

— У меня рук не хватит, — фыркнул Тун Чжо, и в этом было что-то заимствованное, то ли в интонации, то ли в самом ответе; раньше он сощурился бы и хмыкнул в тон: «Меня тоже».

Но таких тонкостей Тяньхэ не знал, поэтому не стал снова светить в лицо фонариком — и на том спасибо.

Они еще немного пожамкались у стены, пока Тун Чжо, слегка растерявший настрой, не нашел его заново.

— Иди на кровать, — сказал он на ухо запыхавшемуся Тяньхэ, и тот взял и правда пошел, даже без выебонов, пока Тун Чжо нашаривал в шкафу между футболок свой перепих-пак.

К Тяньхэ он подкатил на первой же неделе съемок по одной простой причине: тот выглядел потенциально заинтересованным и не был Аюньгой. Или это уже две причины? Не суть. Это потом Тун Чжо узнал, что Тяньхэ — отличный парень, а тогда его окатило прохладной волной брезгливости, и еще несколько дней, пока они не напились вместе, он обходил Тяньхэ по большой дуге.

Так что теперь, глядя на раскинувшегося на его постели главного контратенора шоу, он в некотором смысле торжествовал.

— Долго ходишь, — недовольно буркнул Тяньхэ, когда Тун Чжо приземлился рядом и огладил его бедро с заходом на ягодицы. — Я думал, мы прямо-таки поебемся, но что-то уже не хочу. Отсосать тебе?

Тун Чжо тоже думал, что они пойдут до конца, и, в принципе, они все еще могли до него дойти, потому что у Тяньхэ было семь пятниц на неделе. Он сел глубже на кровать, потеснив тощие ноги.

— Отсоси.

Тяньхэ мигом перевернулся ногами к подушке, головой к ширинке. Любит сосать, с теплотой подумал Тун Чжо. Любит и, скорее всего, умеет.

Изящные пальцы без запинки достали член из джинсов и приласкали — не настойчиво, но и не вяло. Тун Чжо сел поудобнее.

— В рот не спускать, — пригрозил Тяньхэ.

— А куда спускать? — из вредности уточнил Тун Чжо, и Тяньхэ цыкнул.

— Что, мама не научила?

— Твоя?

Бедро ошпарило болью, и Тун Чжо, уже изрядно возбужденный, не сдержал стон.

— Еще раз такое услышу — укушу, — максимально серьезно предупредил Тяньхэ. Тун Чжо кивнул и почувствовал на себе его рот.

Рот был горячим и резвым, и на контрасте с ноющим следом от шлепка казался просто восхитительно прекрасным. Тяньхэ старался, а Тун Чжо старался на него не смотреть — от усердия из-под его закрытых век порой показывались белки глаз, и это было слишком смешно.

Тяньхэ прицельно пососал головку, заставляя Тун Чжо нетерпеливо поерзать, и отстранился. Посмотрел на Тун Чжо недовольно, но как-то иначе.

— Если ты все еще думаешь о нем, рассказывай, — с вызовом бросил он, медленно водя рукой по члену. — В деталях. Максимально подробно.

— Он мне сосал в первый раз, — отозвался Тун Чжо, и сам с себя выпал: разве он думал об этом сейчас? — В смысле, в его первый раз. Не бог весть что, но я типа секунд через десять кончил.

— Молодец, — похвалил Тяньхэ, сдавив член чуть сильнее. — В рот ему кончил?

— На щеку… — Картинка встала перед глазами, и Тун Чжо подался навстречу руке, как будто вот-вот уткнется в улыбающиеся губы.

— Ну, вот, умеешь же. Продолжай, — ободряюще похлопал его Тяньхэ по покрасневшему бедру и снова взял в рот. Тун Чжо попытался сосредоточиться.

— Мы трахались у меня, у него. В туалете студии. В твоем… туалете, кстати, тоже, — ухмыльнулся он, и Тяньхэ возмущенно замычал. — Мы туда ушли, типа я пролил на на него пиво… ну, вот. — Тун Чжо старался контролировать дыхание, приходилось брать паузы. Как Цайцай тогда мог… нет, про это он рассказывать не будет. — Он застирывал пятно, а я прижался сзади, потому что хотел его. Ну, как и всегда. — Еще один глубокий вдох. — Он облокотился о раковину и что-то там шутил, а я гладил его между ног и чувствовал, что у него встает. Пришлось, кстати, взять твой кондиционер для волос…

— То-то мне казалось, им пахнет! — возмущенно вскинулся Тяньхэ. Тун Чжо вздрогнул от того, как воздух холодит его обсосанный стояк, но продолжил как заведенный:

— Пришлось зажимать ему рот, потому что он постоянно стонет. Я даже пальцами в него не полез, потому что мы с утра ебались. Мы тогда постоянно ебались, — добавил он и рукой подтолкнул Тяньхэ, чтобы тот повернулся. Тяньхэ послушался, только сперва расстегнул брюки и спустил до колен. — В общем, натянул его и все. — Тун Чжо бездумно вытащил лубрикант и провел Тяньхэ между ягодиц, понимая, что все-таки до конца. С трудом надорвал скользкими пальцами упаковку презерватива. — Он всхлипывал мне в ладонь, подавался назад постоянно, потому что я его ебал очень медленно, чтобы было не так слышно, — выдохнул он, входя в Тяньхэ, чувствуя, как быстро тот себе дрочит. — И я кончил первым, в первый раз кончил в него… без резинки… бля. — Он уткнулся в загривок Тяньхэ, чувствуя необходимость двигаться, двигаться быстрее.

Все смешалось: слова, движения, воспоминания и имена. Осталось только возбуждение и желание кончить. Тун Чжо придавил Тяньхэ к постели и задрожал, когда тот стал стонать, громко и высоко.

*

— Ты молодец, — сказал Ван Си, похлопывая его по по спине.

— Обнимемся?

Цай Чэнъюй наконец-то посмотрел на Тун Чжо, которого в целях сохранения настроя игнорировал все выступление. На Тун Чжо, который неуверенно развел руки в стороны.

Когда-то его подсознание считало неплохой идеей, чтобы тот раздел его на сцене. Шах и мат, подсознание.

Они обнялись впервые за все это время — и это оказалось время прощаться. Цай Чэнъюй пошел к креслам первого состава, Тун Чжо и Ван Си пошли обратно за сцену. Хотелось реветь от всего сразу, и он начал еще на благодарственной речи, а потом продолжил, когда Аюньга усмехнулся и сказал: да реви уже. Захотелось обнять его и сидеть так вплоть до рейса домой, и почему-то казалось, Аюньга бы даже не был особенно против, но кругом были важные лица и серьезные люди, а на сцену уже выходил уверенный Ван Кай и довольный Тяньхэ, и Цай Чэнъюй кое-как собрался с духом.

На весь вечер духа все-таки не хватило. Переобнимав ребят, намочив множество пиджаков и рубашек, услышав тысячу слов поздравлений, Цай Чэнъюй все-таки вернулся в свой номер, сел на кровать и подумал: что ж, это и правда все. Финита ля драма. Осталось упаковать торжественный вечер в свое сердце, а одежду — в маленький чемодан, и уехать отсюда навсегда. Слезы капали уже по любому поводу, просто потому что могли, и он упал на спину, так и не сняв с выступления мешковатый полосатый пиджак.

Что, конечно, было ошибкой — слезы затекли в уши, и немедленно стало смешно.

— Я смотрю, ты тут развлекаешься, — сказал Син Юань, неслышно прикрывая за собой дверь.

— Решил собраться пораньше, — отозвался Цай Чэнъюй, почти не вздрогнув — в отличие от телефона, который беспрерывно жужжал рядом с ладонью от сообщений, разрывающих общий чат.

— Ну точно. — Син Юань прошагал к своей кровати. — Я даже пытаться не буду, покидаю все в шесть утра. И тебе советую.

— Спасибо за совет.

— Слушай, — сказал тот вдруг так сосредоточенно, что Чай Чэнъюй сел. — Я все хотел узнать, а сейчас вроде как последняя возможность. Почему вы все-таки разбежались? Пособачились? Налево твой Дон Жуан пошел?

Цай Чэнъюй хмыкнул.

— А я кто тогда? Донна Анна? — Он прокашлялся. — Or sai chi l’onore…

— Что?

— Ничего. Давно мечтал поработать над своим сопрано.

Син Юань устроил переплетенные пальцы на колене.

— И все же.

Цай Чэнъюй улыбнулся, потер щеки, стянутые подсохшими дорожками слез.

— Да нет, мы просто… На самом деле, это я все закончил. Мне хотелось внимания, а он отказался даже сходить поесть.

Син Юань нахмурился.

— Так мы все и так постоянно вместе едим, нет? Ну, ели, — поправился он, и на Цай Чэнъюя снова повеяло грустью.

— Вот он так и сказал.

— Я бы тоже так сказал.

— А я бы сказал иначе! — вдруг вырвалось обиженное, припрятанное, никому не расказанное. — Я бы сказал: конечно, давай сходим куда-нибудь, давай пообнимаемся в океанариуме и поцелуемся в кино! Давай я узнаю тебя лучше, давай больше расскажу про себя! Давай, давай, давай!

— У-у-у, — протянул Син Юань. — Кто-то втюрился.

— Я не втюрился, — шмыгнул Цай Чэнъюй окончательно заложенным носом. — Или втюрился, но растрачиваться на Дон Жуанов не хочу.

Син Юань, задрав брови, протянул ему коробку салфеток.

— А, то есть, все-таки…

— Я не знаю, — перебил его Цай Чэнъюй, сердито выдергивая салфетки, одну за другой. — И это, в принципе, уже не важно.

Он трубно высморкался.

— Но секс был…

— О да.

Син Юань хихикнул.

— А на съемках вы почему не общались? Для конспирации?

Цай Чэнъюй немного завис.

— Не знаю. Так вышло? Мы и так проводили кучу времени вместе.

Син Юань разлегся, уперевшись в покрывало предплечьями, как будто вошел во вкус и планировал продолжать интервью еще как минимум час.

— Но тебе нравилось с ним общаться? Ты вообще успел его узнать?

— Память у него как решето. — Цай Чэнъюй прочесал назад волосы от челки, забыв, что на них двадцать пять разных средств. — Мы как-то сразу упали и начали трахаться, не было времени представиться как следует. А когда я предложил, хрен там что он предложил мне в ответ.

Была здесь какая-то неувязка, как будто Цай Чэнъюй слегка кривил душой, но каждое сказанное слово шло от сердца, и он не понимал, где подвох. Возможно, подвох был в чересчур пристальном взгляде Син Юаня.

— Мда, — сказал тот. — Ну, зато больше никаких сложностей. Вечер потерпишь, и все.

— Да, — согласился Цай Чэнъюй, чувствуя, что почти готов начать паковаться. — Все позади, и это тоже.

*

Тун Чжо попинывал бортик багажной ленты и разглядывал проплывающие по второму и третьему кругу чемоданы. Его самого разглядывали две девочки; одна, посимпатичнее, даже достала телефон, но крутила его в руках и сфотографировать не решалась, а вторая просто хихикала и поглядывала через плечо. Тун Чжо подмигнул ей и наконец-то увидел знакомую залепленную стикерами ручку.

На выходе его встретили сразу двое менеджеров, и вот тут уже телефоны были в полной боевой готовности.

— Хунчуань приедет завтра утром, — вещал голос с переднего сидения, пока Тун Чжо убаюкивала глухая тишина салона. — У него что-то случилось с желудком. Тяньхэ участвует в благотворительном концерте в Шанхае, так что сегодня вечером вы с Цай Чэнъюем совершенно свободны. Хотите поужинать где-нибудь?

— Что? — встрепенулся Тун Чжо.

— У меня есть для вас на выбор парочка ресторанов, если не захотите сидеть в гостинице. В одном из них потрясающе готовят креветки, но все на ваше усмотрение, конечно.

Тун Чжо сонно посмотрел на мелькающую череду квадратно подстриженных кустов за окном, а потом достал телефон.

«Пойдешь есть со мной сегодня, красавчик?», напечатал он, отправил и заодно полистал свои последние сообщения в чате — несколько фоток, несколько ссылок на статьи, ссылка на видео с билибили. Цайцай отвечал смайликами или вежливо, но односложно. Один раз скинул селфи — сразу после выступления, в смокинге, с полубезумной улыбкой и испариной на лбу, но как Тун Чжо сумел его на это развести, так и осталось загадкой.

«Это какой-то пранк?»

Ты пранк, подумал Тун Чжо, мотнул чат вниз и быстро застучал по клавиатуре.

«Ван Юань советует креветки»

«Ты креветка», немедленно ответил Цайцай.

Тун Чжо отправил ему батарею креветочных эмодзи.

«Ладно, все равно увидимся через десять минут», великодушно подытожил он и закрыл вичат, но тут же пришло оповещение, и он открыл его снова.

«Я не выйду из номера»

— Ой, конечно, — фыркнул он.

— Решили что-то? — обернулась на голос Ван Юань.

— Креветки звучат отлично, — заверил ее Тун Чжо, засовывая телефон в карман.

Цайцай действительно не вышел из номера — открыл на стук и встал в дверях с настороженным сомнением во взгляде.

— Ну, привет, — сказал Тун Чжо с кривой улыбкой лицу, которого не видел, типа, пару месяцев — по телеку и на той фотке не считалось, — но казалось, что год. Все, кроме улыбки, было на месте: родинки, красивый разрез глаз, растрепанная челка, нос.

Цайцай в ответ на это сканирование задрал брови — и брови тоже были на месте, конечно.

— Привет, — негромко сказал он.

— Прямо так пойдешь? — спросил Тун Чжо, кивнув на пижаму. Цайцай тоже оглядел ее, как будто забыл, в чем вышел его встречать.

— Конечно. Потому что я пойду обратно спать, а не с тобой.

— Да брось, тебя в Чанше от креветок за уши было не оттащить.

Цайцай немного надулся, потому что это было правдой.

— Наелся на всю жизнь вперед, — едко сказал он.

Помолчали.

— Ладно, я пойду переоденусь с дороги, — сообщил Тун Чжо и уже отвернулся уходить, но Цайцай вдруг шагнул в коридор и положил ему руку на плечо, не удерживая, просто привлекая внимание.

— Знаешь, что. — Он смотрел все еще хмуро, но к сомнению теперь добавилась решимость. — Давай обнимемся и типа не было ничего. Мне эта головная боль сейчас нахер не нужна будет. Идет?

Он уже по сути обнимал его, но если бы и нет, Тун Чжо и не подумал бы отказаться.

— Идет, — расплылся в улыбке он, и они обнялись. Обниматься с Цайцаем было чертовски приятно, Тун Чжо когда-то завидовал тому, как тот липнет к Юньлуну, к Гацзы, к Тяньхэ, да почти к кому угодно кроме него, но теперь уже больше не завидовал. — Так как насчет креветок? — уточнил он, снова глядя на лицо Цайцая с некоторого расстояния. Улыбки на нем все еще не было, но она, как радуга после дождя, могла расцвести уже вот-вот.

— Да хуй с ним, почему бы и нет, — выдохнул Цайцай и отступил обратно в номер. Тун Чжо мог поклясться, что уголки его рта понемножку поползли вверх. — Я напишу, как буду готов.

*

Если раньше в середину квартета всегда сажали Аюньгу и Юньлуна, просто потому что они вечно замыкались друг на друга и прекрасно формировали центральную композицию, теперь туда сажали Цай Ченъюя и Тун Чжо.

— Ближе, — в первый же день сказали фотографы.

— Повернитесь друг к другу, — говорили они же.

— Пойте друг другу, — говорили продюсеры. — Улыбнитесь. Да, вот так хорошо.

И поэтому Цай Чэнъюй не разу не пожалел о примирении. Страшно было представить, как бы его бесило каждое подобное указание, если бы он смотрел на Тун Чжо, прижимался к его коленке, улыбался ему и мысленно слал его нахуй.

В каком-то смысле он даже вошел во вкус — хотя Тун Чжо явно вошел в него первым и, похоже, коварно утащил Цай Чэнъюя за собой.

Тун Чжо стал виснуть на нем в перерывах, добровольно наваливаться на его бок, когда их вчетвером сажали на один диван, дергать его за висячие детали костюмов, приобнимать со спины, когда Цай Чэнъюй залипал в телефон, и, когда однажды после выступления в гримерке он сложил ему на колени свои ноги, Цай Чэнъюй просто лег на них сверху грудью и заснул.

С этого момента Цай Чэнъюй тоже разрешил себе все. Он подрывался записать с Тун Чжо видео с каким-то безумным танцем, ходил за ним хвостом с безучастным видом, пока Тун Чжо с хохотом не отбивался от него, укладывался на его плечо, глядя на запись шоу, и горланил с ним какие-то народные песни, не зная даже толком текста. Это было весело — по крайней мере, им двоим было весело, потому что Хунчуаню явно было до лампочки, а Тяньхэ делал вид, что ему до лампочки, хотя иногда смотрел на них так пристально, что это возвращало Цай Чэнъюя в какие-то прошлые декорации, но он стряхивал их из головы раньше, чем успевал задуматься. Было весело — ну и хорошо.

Они легко прощались между выступлениями, а потом встречались — и все начиналось по новой. Шутки, песни, приставания, незаинтересованный взгляд Хунчуаня и отсутствующий взгляд Тяньхэ. Иногда Цай Чэнъюй думал, что именно это должно было случиться с ними на Супер Вокале, и смеялся над тем, как капитально он все перепутал. Иногда он смеялся об этом при Тун Чжо, и если тот тоже начинал смеяться, Цай Чэнъюю казалось, что они смеются об одном и том же.

Были моменты, когда он напрягался: например, если Тун Чжо начинал что-то говорить ему на ухо, в первую секунду он замирал, но со стороны это было совершенно невозможно заметить. И еще как-то раз во время репетиции Тун Чжо решил поправить ему воротник, пока Цай Чэнъюй пел свою часть, и он не сбился, но перескочил на другой куплет. Посмеялись.

— Не делай так, — с резиновой улыбкой сказал он Тун Чжо после. — Не трогай меня, когда я пою, пожалуйста.

— Без проблем, — сказал Тун Чжо, чуть нахмурившись, как будто вообще не понял, к чему был этот разговор.

В остальном, все было хорошо.

*

— Если никто не придумает ничего интересного в течение пяти минут, я пойду спать, — заявил Цайцай. Он лежал на полу, задрав ноги на стенку почти под прямым углом.

— Сам и придумай, — поморщился Тяньхэ, вытаскивая из пакетика очередную полоску сушеного мяса. — Кто предложил собраться сегодня?

— Я, — гордо ответил Цайцай. — Но я-то думал, с вами будет весело.

Тун Чжо замечал, что тот в последнее время становился заносчивым, иногда даже грубил стаффу, чего и представить было нельзя год назад. Шоу-бизнес, что поделать, но Тун Чжо не возражал. Трудно было сказать, какой Цайцай нравился ему больше.

— Давайте играть в Уно, — предложил Тун Чжо. Он любил настолки, но большую часть было трудно таскать с собой, а тут всего-то колода.

— Я пас, — сказал Тяньхэ. — Азартные игры ведут к грабежу.

Цайцай у стенки фыркнул.

— На раздевание? — уточнил он.

— Я пас, — сказал Хунчуань. — Но вам удачи.

— Я все еще пас, — напомнил Тяньхэ. — Но я посмотрю.

— Да не обязательно на раздевание, — съехал Тун Чжо просто из вежливости, уже тасуя карты. — Можно на желание.

— Годится, — сказал Цайцай и плавно кувыркнулся от стенки, поднимаясь.

Они сели у низкого столика, друг напротив друга, а Тяньхэ занял стратегическую позицию повыше, на кресле — видимо, чтобы был получше обзор.

Первую партию Тун Чжо продул в два счета. Вроде бы у него на руках были супер-карты, но не повезло с цветом масти, и Цайцай одной длинной цепочкой выложил все свои.

— Ну, — Тун Чжо ухмыльнулся, сел вразвалку и случайно уперся ногой в колено Цайцая, — чего изволите.

Цайцай, не отодвинувшись ни на йоту, посмотрел на него ясным взглядом.

— Будешь спать сегодня голым, — ласково сказал он.

— Хорошего вечера, — сказал Хунчуань и покинул номер.

Тун Чжо хотел было открыть рот, но вспомнил, что они не одни. Потом он вспомнил, что они были всего лишь с Тяньхэ, но возражать уже расхотелось.

Он ненавидел спать голым, и Цайцай, конечно, об этом знал, потому что, ничуть не обеспокоенный наготой, тот постоянно подшучивал над ним, когда глубокой ночью Тун Чжо пытался добыть хоть чьи-нибудь трусы и футболку — самое нелепое занятие после секса.

— Я явно чего-то не знаю, — подал голос Тяньхэ.

— Ну хоть чего-то ты не знаешь, — пробормотал Цайцай, отодвигаясь от ноги Тун Чжо и собирая карты обратно в колоду.

— Я буду мстить, — сказал Тун Чжо, медленно следя, как он раздает карты заново. — Ты готов? Ты не готов.

— Я не готов, — покивал Цайцай и первым же ходом заставил Тун Чжо взять две карты.

Это сражение длилось так долго, что Тяньхэ, кажется, задремал. Они набирали по пятнадцать карт и мучительно их сбрасывали, от скуки даже не хотелось разговаривать, только хоть как-нибудь это закончить. Когда у обоих на руках осталось по две карты, Цайцай длинно выдохнул и сбросил какую-то хрень.

Тяньхэ всхрапнул, и Тун Чжо повернулся к нему, оттягивая время. Цайцай молчал. Тун Чжо повернулся обратно.

— Уно, — сказал он, выкладывая пропуск хода, и посмотрел на растерянного Цайцая. — Бери две карты, щегол. Хотя можешь не брать. — И шлепнул сверху карту смены цвета.

— Нет, — убито сказал Цайцай. — Я серьезно не сказал «уно»? Ты сказал, а я не сказал?

Тун Чжо триумфально упал на спину и вскинул кулак к потолку.

— Первый и единственный случай, когда я вспомнил итальянский текст быстрее тебя.

— Ну, тогда я жду.

Тун Чжо уронил руку на грудь и забарабанил по своим ребрам, соображая. Соображалось туго. Тяньхэ посапывал на кресле, Цайцай, судя по тихим и равномерным «бзз», залез в телефон. Может, день без телефона? Нереально. Выложить дурацкую фотку? Да он и так постоянно корчил рожи, даже на фотосетах. Хотелось найти что-то неловкое, но повторяться с раздеванием не хотелось. И тут Тун Чжо озарило.

— Придешь проверить.

— Что?

Тун Чжо приподнялся на локтях, чтобы увидеть его озадаченное, подсвеченное телефоном лицо.

— Придешь проверить, что я голым лег спать.

Цайцай дернул бровью.

— Хорошо, — ровно сказал он и снова окунулся в соцсети.

*

На часах было тринадцать минут второго. Цай Чэнъюй лежал поперек кровати и листал галерею уже за декабрь прошлого года. Как всегда, случайные и как будто бессмысленные фотографии комнат, вещей, репетиций со временем становились ценнее, чем нарочитые селфи и попытки поймать какой-то конкретный момент. Он улыбнулся на видео о том, как Юньлун пытается с листа аккомпанировать Аюньге, который пытается с листа спеть «Гранде аморе», но пересматривать не стал, чтобы не скучать еще сильнее.

Смутно хотелось, чтобы Тун Чжо как-то его пригласил, чтобы он не пришел слишком рано или слишком поздно, потому что ни ждать, пока Тун Чжо разденется, ни будить его не казалось привлекательной идеей. Хотя, ладно, разбудить было бы неплохо — но черт знает, сколько еще ждать, пока он заснет.

В половину второго терпение стало сдавать, и Цай Чэнъюй, сунув телефон и карту от номера Тун Чжо в карман треников, вышел на разведку.

С картой придумано было нормально: ее все равно как-то пришлось бы вернуть до завтра. Цай Чэнъюй подошел к двери, на всякий случай постучал и открыл.

В номере было темно, но Тун Чжо сидел в телефоне, и подсветки экрана хватало, чтобы Цай Чэнъюй случайно не врезался в шкаф.

Точнее, Тун Чжо лежал в телефоне, по уши завернувшись в одеяло.

— Хеллоу, — бросил он не глядя.

— Я чисто проверить кое-что, — сказал Цай Чэнъюй, подходя к кровати.

— Кое что? — ухмыльнулся Тун Чжо.

Нет, запальчиво подумал Цай Чэнъюй, хер ты меня переиграешь, и присел на край кровати.

— Ну, — сказал он и положил руку поверх одеяла на то, что, скорее всего, было ягодицей. — Помнишь, мы с тобой играли сегодня. — Тун Чжо все еще светил себе в лицо экраном и что-то там листал. — В Уно.

— Ага, — сказал Тун Чжо и принялся печатать.

Цай Чэнъюй хладнокровно повел руку вниз, вдоль ноги, а потом снова вверх, забираясь на поясницу. Печатание прервалось.

— И ты проиграл желание, — напомнил Цай Чэнъюй.

— Да? — деланно удивился Тун Чжо.

— Да, — заверил его Цай Чэнъюй.

Он снова уверенно вернулся к ягодице и слегка ее прижал. Рука, похоже, начинала жить своей жизнью, потому что у Цай Чэнъюя не было никаких таких намерений, но Тун Чжо вдруг прерывисто выдохнул и развел ноги пошире.

— Помнишь, мы сидели в креветочном рестике, — вдруг сказал Тун Чжо, так и не обернувшись. — Мы накидались там. И ты спросил…

— Я спросил, жалеешь ли ты о чем-нибудь после шоу, — отстраненно сказал Цай Чэнъюй. Он помнил, что сам на это ответил.

— Да. И я сказал нет…

Повисла пауза, в которую Цай Чэнъюй, в основном, слушал свое ускоряющееся сердцебиение.

— А я сказал, что жалею, что тебя не трахнул, — выговорил, наконец, он.

— У меня от того, что все вокруг трется, стоит просто пиздец. И от тебя… — Тун Чжо подался бедрами к его руке, и рука скользнула в промежность, прижимая одеяло, нащупывая под ним обещанную твердость.

Экран телефона погас без внимания. Вторая рука Цай Чэнъюя скользнула под одеяло, и Тун Чжо всхлипнул, когда она прошлась по ребрам.

Цай Чэнъюй наклонился поближе к его уху, насколько мог.

— Ну что, я все проверил, могу уходить, — сказал он, продолжая поглаживать голые подрагивающие ребра.

Тун Чжо уткнулся лбом в матрас и что-то пробубнил, но из-за подушки было не слышно. Цай Чэнъюй не стал переспрашивать.

Оба варианта — и уйти, и остаться — звучали как месть и как абсолютное поражение, только в совершенно разных тональностях. Но уйти он не мог, потому что Тун Чжо никогда так не плавился в его руках, потому что Тун Чжо, возможно, никогда еще не хотел его так сильно.

Цай Чэнъюй потянул за одеяло, и Тун Чжо помог ему, разворачиваясь из своего ролла. Он подогнул одно колено; Цай Чэнъюй увидел его стояк и потянулся приласкать, но Тун Чжо отвел его руку.

— Ты хотел меня трахнуть, нет? В шкафу поищи.

— Где футболки?

— Да.

Таким серьезным и сосредоточенным Цай Чэнъюй видел его только на сцене и в постели.

— Сейчас, — сказал он и пошел искать.

Все было настолько обыденным, хотя прошел почти год. Даже презервативы и лубрикант были от того же производителя и лежали там же, где Тун Чжо прятал их раньше.

Когда Цай Чэнъюй вернулся, Тун Чжо сидел и смотрел на него.

— Тут места маловато, — засуетился он, отводя взгляд. — Я думаю, лучше…

Он спустил ноги с кровати и развернулся, упираясь локтями в матрас. Это правда было лучше, потому что Цай Чэньюй только что понял, что не готов смотреть ему в лицо.

Спина была понятнее.

— Отлично.

Он опустился рядом на колени, долго раскатывал презерватив, справился, поводил туда-сюда скользкими пальцами, но быстро понял, что заниматься этим совсем не хочет.

— Я войду так, — то ли спросил, то ли предупредил он, и Тун Чжо кивнул как-то всем телом:

— Да, давай…

Оказавшись внутри, он немного лишился то ли дара речи, то ли здравого смысла. Лег сверху на горячую спину. Было хорошо, но хотелось сорваться сразу в аллегро, если не в престо.

— Норм? — выдавил он.

— Еби меня, пожалуйста, — сипло попросил Тун Чжо. — А то я сейчас решу, что слух не абсолютный все-таки.

Это было быстро. Разогнавшись, Цай Чэнъюй только успел подумать, что вот бы сейчас его самого кто-нибудь трахнул, как Тун Чжо сдавленно замычал, вжался грудью в матрас и в несколько движений довел себя до оргазма. Цай Чэнъюй тоже косвенно ощутил его, задвигался еще быстрее, но этого было недостаточно. Тун Чжо под ним уже обмякал, и он вышел, опускаясь на пол и снимая до конца спущенные штаны с трусами, чтобы не мешались. Сперма попала и на кровать, и на ламинат — как раз туда, куда Тун Чжо сел. Цай Чэнъюй ухмыльнулся.

Посидев немного, Тун Чжо положил руку ему на плечо и потянул к себе.

— Двигайся, холодно, — сказал он.

Цай Чэнъюй последовал за рукой и оказался в объятиях Тун Чжо, прижатый спиной к его груди. Сперва стало еще прохладнее от чужого пота, затем — теплее.

— Охуеть, — сказал Тун Чжо ему в загривок. От голоса было щекотно, и снова обострилось возбуждение. Тун Чжо положил руку ему на член и медленно водил ей, не давая отвлечься. У Цай Чэнъюя все еще не было слов.

Стало чуть светлее, и слова нашлись тут же.

— Ты сейчас серьезно? — Он попробовал обернуться, но только лег головой на плечо. — Нужно срочно рассказать обо всем Тяньхэ?

— Я проверил просто, — оправдался Тун Чжо, и экран погас.

— Не уверен, что лучше.

— Я знаю, что, — с придыханием сказал Тун Чжо и поцеловал его в шею. Рука стала двигаться энергичнее, и Цай Чэнъюй непроизвольно развел колени. Это действительно было лучше. — Жаль, тут камеры нет. Пиздец ты красивый сейчас, я уверен.

У него снова привстал, и Цай Чэнъюю это слегка польстило, но настроение все равно стремительно портилось.

— Что, если никто не смотрит, не в кайф?

— В кайф, — прогудел в ухо Тун Чжо. — Но, если смотрит, еще больше в кайф.

Его прикосновения вдруг стали липкими, и Цай Чэнъюй резко захотел отсесть.

— Хватит, убери руку, — попросил он.

Тун Чжо убрал руку и слегка отодвинулся.

— Что не так? — спросил он.

Цай Чэнъюй помолчал. Они сидели совсем рядом, голые, полувозбужденные — один уже, другой еще.

— Я после тебя ни с кем не спал больше, чем пару раз, — вдруг сказал Тун Чжо и сглотнул.

Цай Чэньюй отвел взгляд и стал натягивать штаны обратно.

— Почему? В чем разница? — спросил он.

— Не знаю.

Он встал и присел на кровать, лишь бы не смотреть Тун Чжо в лицо.

— Даже с Тяньхэ?

— Это вообще экстренный случай был, чтоб ты понимал. Я не особо его хотел… ну, нормально хотел, но я просто… — Тун Чжо снова громко сглотнул, и Цай Чэнъюй нахмурился. — Я про тебя тогда думал. И говорил. Меня вообще понесло, я там нормально так поддал жару, — хмыкнул Тун Чжо.

— Не надо подробнее.

Цай Чэнъюй обнаружил у себя на лице гримасу и стер ее, не разобравшись, что это было.

— Я просто очень хотел спать с тобой, — сказал Тун Чжо и обернулся. — И не знал, что мне для этого сделать.

Привыкший к темноте Цай Чэнъюй смотрел ему в глаза и думал о том, что он правда жалел только об одном. И теперь, получается, больше ни о чем не жалеет.

— Ничего, — сказал он, уже зная, что сейчас пойдет спать.

*

— Я знаю, что ты не спишь, — пробубнил Тун Чжо в трубку. — Приходи.

И сбросил.

Тяньхэ пришел через две бесплодные попытки заснуть. Чтобы открыть ему дверь, Тун Чжо не стал одеваться, но свет все-таки включил.

— Ай, — сказал тот, зажмурился, кинул в Тун Чжо каким-то пакетиком и по-хозяйски прошел к кровати. — А где любовник? В шкафу?

Тяньхэ поддел носком обертку от презерватива и картинно развалился в сбитом одеяле. Тун Чжо посмотрел на пакетик. В нем был маринованный бамбук.

— Ну, проверь.

— Учти, с грустными я не трахаюсь. — Тяньхэ похлопал по матрасу у подушки, и Тун Чжо подошел, зажав бамбук в кулаке, как будто его начисто лишили воли. — Если это входило в твои планы, сперва развеселись, а там посмотрим.

— Я не грустный, — сказал Тун Чжо.

Тяньхэ очень тяжело и выстраданно вздохнул и достал телефон.

— И по какому поводу ты такой не грустный? — спросил он, поджав губы.

Тун Чжо пожал плечами. Тяньхэ уже явно залип и слушал в пол уха, и это вдруг развязало ему язык.

— Цайцай ушел, — сказал он. — Все было клево, а потом стало хуево. Я ничего не понял.

— Ага, — сказал Тяньхэ.

— Он меня трахнул. — Тяньхэ удивленно приподнял брови и бросил на него короткий взгляд. — Ну, да, ты был прав тогда. А потом он сказал, что больше не хочет. — Тун Чжо опустил глаза, потеребил запаянный пластик, поковырял ногтем этикетку. — Ну, вот.

— Я просто в восторге, — сказал Тяньхэ. — Ты как сох по нему на съемках, так и ничего с этим не сделал?

— Ты задолбал, — честно сказал Тун Чжо. Хотелось поругаться, не важно, с кем. Тяньхэ со своей ебучей мелодрамой в голове подходил идеально. — Когда я сох?

— Всегда? — равнодушно предложил Тяньхэ и отложил телефон на простыню, чтобы в наигранной задумчивости подержаться за бородку. — Что тебе в нем нравится?

Тун Чжо вдруг стало холодно; он встал и побрел к шкафу. На мгновение он представил, что там под вешалками и правда притаился Цайцай, что он улыбнется и приложит палец к губам, когда Тун Чжо отодвинет створку.

— Улыбка, — сказал кто-то за него. — Мне нравится его улыбка.

— О да. Еще? — требовательно прилетело в спину. Тун Чжо заторможенно поднял сперва одну ногу, потом другую, натягивая трусы.

— Мне нравилось ему сосать, хотя вообще я это не очень. Или это не считается?

— Все считается, — отбрил Тяньхэ.

— Ну, хорошо. Мне нравилось с ним целоваться, — сказал Тун Чжо, просовывая руки в футболку. — Он очень хорошо целуется… просто пиздец. — Вдруг ему срочно захотелось поцеловать Цайцая, и чтобы тот ответил, и чтобы у них было все время этого мира — или хотя бы десять минут до выхода, и чтобы он дразнился и уворачивался, как всегда это делал, и чтобы подхватывать его мягкие губы на полпути, и чтобы…

Он присел на пол у открытого шкафа. В глазах защипало.

— Не сиди там, иди сюда, — сказал Тяньхэ.

Тун Чжо снова послушался, потому что ему было, в целом, все равно. Он вернулся и лег на спину у изголовья, очень неудобно скрючившись. Бамбук острым пластиковым углом впился в бок.

— Ну и он красивый, черт бы его побрал. Чтоб на мне так хоть один костюм сидел… — Он шмыгнул носом, вытер уголок глаза. — Ноги тоже, конечно. Родинки. Что из этого ты хотел узнать? — Тун Чжо повернул голову. Тяньхэ смотрел на него серьезно и немного скорбно. — И он с ума сойти какой отзывчивый, — поведал ему Тун Чжо, не готовый останавливаться. — Мне нравилось просто трогать его и смотреть на его реакцию, прикинь? Просто смотреть. — Он снова утер слезу, потому что вспомнил, как Цайцай раньше раскрывался, плавился в его руках — и как все закончилось сегодня. Dimmi perché quando vedo… — И слушать.

— Ты сам-то слышишь, как это звучит?

— Как?

Тяньхэ цыкнул.

— Он знает об этом?

— О чем?

— Обо всем этом.

Тун Чжо пожал плечами.

— А толку.

— Ясно, — сказал Тяньхэ и снова залип в телефон.

— От тебя толку тоже не особо, — поднявшись, постановил Тун Чжо и зевнул.

Тяньхэ смерил его оскорбленным взглядом.

— А чего ты ждал? Я пришел к тебе в три сраных часа ночи, чтобы ты выплакался. Ты выплакался. Или ты думал, что я снова буду устраивать психологический театр из салфеток и палок?

— Да все норм, — успокоил его Тун Чжо. — Можно и без театра.

Но через пять минут Тяньхэ, все еще слегка оскорбленный, ушел к себе, и тут-то Тун Чжо понял, что карту от номера Цайцай так и не вернул.

Он хотел ему написать, но отложил до завтра, а завтра утром, с недосыпа больной и вялый, Тун Чжо решил, что как-нибудь разрешит эту проблему днем.

Они с Цайцаем встретились только на репетиции. Тот выглядел тоже паршиво, впрочем, как и Тяньхэ — свеженьким был один только Хунчуань, который совершенно не скрывал своего довольства этим фактом. Что удивило Тун Чжо, так это то, что Цайцай поглядывал на него. Он ждал игнора, как это было во время репетиций с Ван Си, но то и дело ловил на себе неясный взгляд, от которого тянуло поправить волосы, одернуть свитер, откашляться, подышать, попить водички и успокоить подскочивший пульс. Он прекрасно понял, что рассказал вчера Тяньхэ. Это был полный провал, но он слышал себя. Он рассказывал про то, как ему нравится смотреть на Цайцая, и плакал. Любовь движется бесшумно? Может, что-то итальянцы все-таки понимали.

Надо было попросить обратно карту, но Тун Чжо так перепсиховал, что написал об этом в вичат вместо того, чтобы в перерыве просто подойти и открыть рот. Поэтому в перерыве Цайцай подошел сам.

— Держи, — сказал он.

Тун Чжо взял теплую от его пальцев карточку и кивнул. Цайцай почему-то не отходил.

— Мне… — сказал он и замялся. — Отойдем куда-нибудь?

Тун Чжо кивнул еще раз. Они пошли к лифтам и спустились на парковку.

У бампера какой-то «ауди» Цайцай притормозил и снова подготовился говорить, но мотнул головой, достал телефон и сунул Тун Чжо под нос.

Это был чат с Тяньхэ.

Последнее сообщение было от Цайцая и выглядело как «????????». Предпоследнее было от Тяньхэ: «Мне кажется, не я должен был это слушать».

Перед этим Тун Чжо увидел голосовое на двадцать три минуты, и почему-то сразу понял, что это было за голосовое.

Ноги немного подкосились. Он беспомощно хмыкнул, посмотрел в сторону лифта, потом снова на экран. Чертов Тяньхэ. Возмездие его, конечно, обязательно настигнет, но сейчас думать об этом было трудно.

— Ты послушал? — спросил он.

— Я послушал, — сказал Цайцай.

Голос его был таким же подкосившимся, как и ноги Тун Чжо.

— Ну, да, — бессмысленно сказал Тун Чжо.

Цайцай убрал телефон.

— Я могу сделать вид, что не слушал, — не очень уверенно сказал он.

— Правда? — спросил Тун Чжо почти что с надеждой.

Цайцай пожал плечами. Он был в светлой рубашке и черных брюках, и Тун Чжо изучил их за сегодня уже гораздо лучше, чем они того заслуживали.

— Я могу попробовать.

— Да там ничего такого, в принципе, — хмыкнул Тун Чжо, не зная, кого пытается убедить. — Ничего нового. Какая разница?

— Ничего нового? — уточнил Цайцай.

Они посмотрели друг на друга.

— Пойдем… — Тун Чжо сглотнул, ухмыльнулся, снова бросил взгляд в сторону лифта. Лифт был на седьмом этаже. Теперь на восьмом.

— Пойдем отпиздим Тяньхэ? — предположил Цайцай. От неожиданности Тун Чжо рассмеялся в голос, и смех лаем разнесся по всей парковке.

«Пойдем погуляем сегодня».

— Ага. Пойдем отпиздим Тяньхэ.