Часть 1
Тьма, окружающая Вениамина Самуиловича, пришла в движение. Бесформенные красные пятна, остатки сновидения, расползлись в стороны. Кто-то тряс его за плечо.

Доктор судорожно выдохнул, схватил ртом воздух и вгляделся в темноту. Ощущения тела медленно возвращались, и Рубинштейн понял, что сидит в деревянном кресле с руками плотно привязанными к подлокотникам. При каждой попытке двинуться жесткая веревка неприятно впивалась кожу.

Напротив сидел человек. Лицо его было сложно рассмотреть: сзади горел камин и оно оставалось в густой тени, Рубинштейн видел лишь силуэт. Огонь бросал отсветы на стены, украшенными декоративными панелями в классическом стиле. Кроме камина источников освещения не было.

— Игорь, это вы? — произнёс Рубинштейн, с трудом шевеля сухими губами. Голос прозвучал ломко и жалко, не так, как он ожидал. Человек коротко и хрипло усмехнулся; осипший голос принадлежал явно не майору. Вторую фразу доктору удалось произнести чуть более уверенно:
— Кто вы такой и что хотите?

Вместо ответа перед Рубинштейном шлепнулась обгоревшая по краям толстая папка со знакомой маркировкой больницы. Вениамин с трудом сфокусировал взгляд через стекла очков, вчитался в неразборчиво написанные от руки буквы на обложке и вздрогнул.
— Что это… зачем… — испуганно пробормотал он. Пальцы привязанных рук сжались в кулаки.
— Я вижу, тебе знакомо это имя, — сказал человек. На его водолазке блеснул серебром заостренный кулон. Рубинштейн привык к темноте и изо всех сил старался разглядеть лицо собеседника. Темноволосый, коротко стриженный, без особых примет, одетый в чёрное пальто. Примечателен у него был только голос — хриплый, приглушенный, какой бывает при поврежденных связках.

Рубинштейн сглотнул.
— Да, Сергей Разумовский. Я консультировал полицию по его делу.
— И теперь ты мне расскажешь всё о том, как лечил моего друга, — потребовал незнакомец.
— Но я… Я не… Кто вы такой? Вы ведь не врач? Как я могу рассказать, если вы не специалист? Это узкопрофильная тема.
— Слушай, доктор, — человек оперся руками о стол, — Не морочь мне голову. Я ведь могу устроить тебе неприятности до того, как пристрелю.

— Я ведь не отказываюсь… — торопливо уточнил Вениамин. — Кстати, если вы были его другом, то знайте, что я хорошо к нему относился. Он был выдающейся личностью. Он не был виноват в том, что совершал под воздействием болезни… Я пытался помочь ему. Если бы у нас было больше времени, если бы он тогда не покинул тюрьму…

Рубинштейн прервался, его крупные зрачки как будто еще больше расширились, на лбу проступил пот. Он дернулся назад, насколько позволяло кресло и веревки. В памяти вспыхнула картинка: хищная улыбка Сергея, который нагло объявил ему, что украл телефон и с минуты на минуту ожидает толпу наемников. Где-то в коридоре тогда загремели выстрелы, и Рубинштейн спешно выскочил из кабинета, но в последний момент остановился возле широкого окна в смежной комнате. Изнутри оно казалось зеркальным и позволяло незаметно наблюдать за всем, что происходит в кабинете. Вениамина не видели, а он видел всё: как в кабинет вбежал высокий молодой мужчина в чёрном плаще, как при его появлении изменилось лицо Сергея, выражая что-то, чего Рубинштейн ещё ни разу не наблюдал за время их работы. Ему казалось, что он видел Разумовского любым — и в приступах ярости, и в припадках веселья, в испуге или в отчаянии. То необычное выражение сохранялось на лице Сергея всего несколько секунд, пока они таращились друг на друга с этим парнем. Очень похожим на того, кто сейчас сидел перед ним и чьи черты Рубинштейн пытался разглядеть в темноте. Потом снова зазвучали выстрелы — и Рубинштейн бросился прочь, не дожидаясь, когда его обнаружат бандиты, устроившие побег знаменитого преступника.

Вениамин сглотнул. На его коже выступили капли пота. Он постарался придать лицу спокойное выражение, откашлялся и продолжил:
— Да, я хотел помочь. Но сам он не понимал, что ему нужно продолжить лечение. Он считал, что заперт в тюрьме, хотя он был прежде всего пленником собственной тёмной сущности. Я глубоко сочувствую жертвам трагедии, которая случилась потом, но считаю, что Сергей тоже жертва.

— Продолжай. Жертва чего? — произнес похититель.
— У него была редкая форма диссоциативного расстройства идентичности, — сказал Рубинштейн.
— Раздвоение личности?
— Выражаясь разговорным языком, да.
— Которое лечатся таблетками в условиях психиатрического стационара?
— В более простых случаях, да…
— А почему здесь, — кулак ударил по бумажной папке, — нет никаких названий препаратов, кроме витамина С и физраствора?!

— Потому что болезнь проявлялась нетипично и мы использовали экспериментальное лечение! — заверил Рубинштейн, — Не всегда была возможность оформить препараты официально по документам. В моих бумагах есть отчёты. То есть, были… Наверно, они погибли во время пожара… Но я помню все назначения, так как потом успешно использовал похожую терапию.
— Название, дозировки? — потребовал собеседник.
— Этих лекарств еще нет на рынке. Мои коллеги из экспериментальной лаборатории…
— Названия. Живо! — Собеседник сунул руку куда-то вниз, и Вениамин снова дернулся, ожидая увидеть нож, но из кармана появилась всего лишь ручка. Похититель открыл папку, нашел в конце чистый лист и ожидающе посмотрел на доктора.

— Это было экспериментальное лекарство на основе скополамина…
Собеседник сделал попытку записать названия и нахмурился.
— …Но позже его модифицировали, и вряд ли оно осталось даже в лаборатории, — торопливо уточнил доктор. — Знаете, я уверен, что это не так важно. Лекарства часто менялись, что-то так и осталось в опытных образцах.
— Как ты сказал, «сколо...»? — перебил его человек в черном.
— Поверьте, дело не в лекарствах! Они были нужны лишь для того, чтобы ускорить процесс и облегчить погружение в транс. Я использовал гипноз, чтобы Сергей осознал болезнь и смог бороться со своей второй личностью. Он называл ее «Птица».
— Ты пробудил в нем Птицу?
— Не пробудил, а отделил! Отделил как самостоятельное существо, чтобы добраться до истинной личности Сергея.
— И ты добрался?
— Да! Сначала все шло хорошо. Но стресс от пребывания в тюрьме оказался для Сергея чрезмерным. Птица стала пересиливать… Однако потом мне удалось нащупать и изолировать еще одну субличность, с помощью которой я мог бы контролировать ее.

Рубинштейн внезапно замолчал и занервничал с новой силой. Его собеседник, напротив, наклонился вперед и очень внимательно слушал.
— Дальше! — потребовал он. — Что за вторая личность?
— Ну, я… Я взывал к его лучшим, самым гуманным качествам.
— Но?
— Что но? Это всё.
— То есть ты продолжил рвать его психику на куски?
— Я же говорил, что не смогу объяснить неспециалисту принцип лечения! Вы не так меня поняли. Я пытался ему помочь!

Человек в черном молча перелистал папку, вглядываясь в освещенные светом камина страницы. Найдя нужное место, он озвучил дату записи и прочитал вслух: «Характерные признаки личности-2: страх, тревожность, слезливость, астения, неуверенность. Агрессия отсутствует. Отмечается готовность к сотрудничеству». Не очень-то похоже на лучшие качества? Зато очень похоже на то, что легко контролировать.
— Но всё это и так уже было в нем! В силу его характера… так получилось, что в этой личности он чувствовал себя уязвимым. Я собирался скорректировать это, но мне не хватило времени.
— И что бы ты делал, если бы хватило?
— Я бы помог Сергею уничтожить Птицу и вернуться к своему нормальному состоянию.
— А этого второго? Тоже уничтожить?
— О, — Рубинштейн нервно хихикнул. — Он безобиден. Его достаточно просто усыпить. Это было бы легко сделать с помощью гипноза.
— Гипноза?
— Клинический эриксоновский гипноз. Он прекрасно работает для целей, которые я озвучил. Используя его, я неоднократно помогал моим пациентам, в том числе Сергею.
— Как?
Рубинштейн отвел глаза:
— Я помог избавиться от плохих воспоминаний, которые его тяготили.

Человек в чёрном вскочил и гневно зарычал.
— Плохих воспоминаний?! Ты просто заставил его забыть твое так называемое лечение, от которого у него окончательно поехала крыша!
Рубинштейн зажмурился.
— Послушайте, я говорю правду! Мне нечего скрывать, я могу рассказать всё, что вы хотите. Я прошу лишь сохранить мне жизнь… Я не виноват в том, что случилось с вашим другом. Задавайте любые вопросы… Только, ох боже мой, сердце… В голове спутано, здесь так жарко и так сильно болит затылок. В глазах темнеет… Мне так жаль, что я уже ничем не могу помочь ему, ведь он… его уже нет в живых? Новости, в них говорили, что вертолет взорвался… Или?..

***
(Год назад)

…Заброшенный монастырь в посёлке за Байкалом никогда никого не интересовал, кроме тех, кто был не в ладах в законом и по какой-то причине оказался в Сибири. Из постоянных обитателей в этом месте жил лишь настоятель с темным прошлым и сторожевой собакой да пара послушников, которые на самом деле занимались делами совсем не духовными. В подвале бывшего амбара хранилось оружие, боеприпасы, взрывчатка и запас топлива. Временные обитатели случались всякие. Здесь можно было было спрятаться, переждать, обновить арсенал и незаметно покинуть страну через монгольскую границу. С аэропортом Улан-Батора еще в советское время были налажены связи — возможность без проблем улететь почти в любую точку мира.

Олег приблизился к заброшенной часовне — старой, но крепкой каменной постройке с немногочисленными узкими зарешеченными окнами. Остановился у обитой металлом двери, прислушался. Было тихо. Он прокрутил ключ в тяжелом замке, сдвинул вбок увесистую щеколду. Сквозь распахнутую дверь в полумрак бывшей церкви проник дневной свет.

Сергей, как обычно, лежал на матрасе, у стены. Привстав, он непроизвольно прикрыл глаза рукой от яркого света, льющегося через дверной проем.
— На выход, — хрипло и коротко скомандовал Олег.
Разумовский молча встал и направился наружу. Он щурился, но глаза больше не прикрывал, выставив кисти рук вперед и позволив надеть на себя наручники.

Они прошли через двор. Громко и угрожающе залаяла сторожевая собака на цепи. Миновав небольшой тамбур, они поднялись по деревянной лестнице в жилые комнаты. Олег толкнул Сергея в убогую душевую и прикрыл дверь. Сам уселся перед ней на скамью, сжимая в руках пистолет, вытащил из пачки сигарету и закурил. За дверью шумела вода. Через 10 минут, когда сигарета кончилась, Олег коротко и громко постучал по двери, прикрикнув «в темпе!».

Когда он зашел внутрь, Сергей вытирал длинные рыжие волосы, держа полотенце в скованных в руках. Подтянутый, но сильно похудевший, при появлении Олега он сделал на шаг назад, коснувшись голой спиной кафеля. Олег расстегнул наручники и кинул в него чистую рубашку и брюки. Под его пристальным взглядом Сергей оделся. Вид у него был смиренный и подавленный.

В первые несколько дней Волков относил еду и спешил уйти подальше от двери, за которой слышались сдавленные рыдания. Теперь Разумовский молчал, выполнял все его требования и лишь иногда смотрел с невысказанным вопросом. Олег злился на себя за то, что избегал этих взглядов.

Снова в наручниках через двор — пленник подставил лицо солнечным лучам, вдыхая ртом ветер с реки, запах зноя, травы и позднего лета. Перед тем, как Олег захлопнул тяжелую дверь, Сергей на секунду остановился, нарушая молчание. «Можно мне книги, пожалуйста?» — сказал он. Олег толкнул его вперёд. Дверь захлопнулась.

Он вернулся из города поздно. В кармане лежала пачка с документами. На то, чтобы заказать и получить поддельные паспорта, ушло больше двух недель и солидная сумма денег.

На улице сгущалась темнота. В небольшой комнате, обставленной куда комфортнее, чем должна быть обставлена келья, Волков сидел в одиночестве. В углу валялась пустая бутылка из-под монастырского кагора, вторая, откупоренная, стояла на столе. Олег потёр виски пальцами, тяжело вздохнул. Провёл рукой по волосам, посмотрел в окно, на темные очертания деревьев, строения и собственное отражение в стекле. Переложил пакет документов с кровати в стол и вышел из комнаты.

Уже совсем стемнело. Стрекотали сверчки, еле слышно шумел ветер в листве. Во дворе не было никого, лишь одиноко горел фонарь и окошко в противоположном конце здания.

Тяжелая дверь часовни, как всегда, открылась со металлическим скрипом. Олег остановился на пороге. В темноте ничего не было видно, и он включил фонарик своего телефона. Сергей опять спал — ему ничего другого не оставалось делать в этом месте. Олег некстати подумал, что он, наверно, может отоспаться впервые со студенческих времён.

Вспомнились вдруг сессии в МГУ и Сережины круги под глазами, трясущиеся пальцы и литры выпитого кофе.
«Я презираю этих бездельников, которые вместо учёбы только пьют и трахаются, — говорил он про своих соседей по общаге. — Ладно, Волков, зайду к тебе, чтобы позаниматься спокойно, а то от этих уродов спасения нет».

Олега из общаги к тому времени выперли, и он снимал крошечную комнату на окраине Москвы, работал охранником сутки через двое и философски ожидал весенний призыв. Сергей приходил, садился за стол, раскладывал свои конспекты, открывал ноутбук и растворялся в нем. Олег подходил сзади, клал подбородок на его плечо. Серёжа возмущался для вида, а потом плавно перетекал со стула на узкую односпальную кровать, увлекаемый руками Олега. После всего он возвращался к своим учебникам и кодам, пока Олег сидел на подоконнике у распахнутого окна и курил с совершенно счастливым глуповатым видом. Разумовский зависал с книгами почти до утра, а Волков рубился в игрушку, потом Сергей шел на пары, а Олег оставался отсыпаться перед очередной сменой.

Олег встряхнул головой и, взмахнув фонариком в телефоне, жестом велел Разумовскому выйти на улицу. Не задавая вопросов, тот подошел, привычно протянул ладони вперед, но Олег не стал надевать наручники и просто подтолкнул его в спину. Они прошли в дом, поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и оказались в келье Волкова.

— Документы готовы, — без пояснений и предисловий объявил тот. — Я тебе дам паспорт на чужое имя, деньги, проведу через границу. Я не буду тебе мстить, хотя ты этого заслуживаешь. Вали на все четыре стороны. Только скажи мне одно. Я до сих пор не могу понять, нахрена ты это сделал?
Голос Олега после выпитого алкоголя казался еще более тихим, сиплым и угрожающим.

— Ты меня отпускаешь? — неверящим тоном проговорил Сергей.
— Ты что, плохо слышишь?
— Но куда я пойду?..
— Меня это не касается. Я не хотел, чтобы ты сгнил в застенках спецслужб или в этой секте фанатиков. Скоро мы расстанемся, и ты будешь свободен.
— Олег, пожалуйста, — тихо и тревожно сказал Сергей, — ты же понимаешь, что мне некуда идти. В этом твоя месть? Уж лучше просто пристрели меня.
— А ты смешной, — Волков захрипел, но ничего весёлого в его смехе не было, а глаза оставались темными, печальными и усталыми.
— Я не для того рисковал своей шкурой и репутацией, чтобы вытащить тебя из вертолета, а сейчас пристрелить. Сам иди стреляйся, если хочешь. Хотя ведь ты слишком себя любишь.
— Рисковал репутацией? — повторил Сергей.
— Человек из команды Хольта дал мне рекомендации, и я попал в их группу. Я убил двоих, забрал тебя и исчез с вертолётом. Думаю, ты понимаешь, что это значит для наемника.

Разумовский ссутулился, опустил голову:
— Ты спас меня несмотря на то, что я сделал, — тихо сказал он. — Но моя личность разрушена. Я не могу никуда идти. Я боюсь сделать и шаг. Я боюсь тебя, но лучше уж с тобой, чем в неизвестности. Мне нужен врач, но я ни к кому не могу обратиться. Меня быстро вычислят и снова заберут.
— Да, сейчас ты совсем не похож на того Серого, которого я когда-то знал… — пробормотал Олег, — или на того, кто бросил меня за решетку, убил моих людей, а заодно и кучу невинных гражданских. Ладно, твои дела с Громом — только твои. Я спросил тебя, почему ты так со мной поступил, ты не ответил.
— Я не знаю, как ответить, чтобы ты мне поверил.
— А ты попытайся.
— Я был психически болен. Я не контролировал себя. Моим сознанием управляла другая личность. Я сам никогда бы не причинил тебе вред.
— Другая личность?
— Да. Это называется диссоциативное расстройство. Синдром множественной личности.

Олег долго молчал.
— Когда это началось? — спросил он наконец. — Рассказывай всё.
— Я не знаю. Может быть, он был всегда. Я помню Птицу, которая приходила ко мне в детстве. Защитник. Когда мы с тобой стали общаться, он постепенно исчез. Я не заметил, как он вернулся несколько лет назад. Сначала он был как голос в голове — сделай это, сделай то. Закажи костюм. Отомсти. Уничтожь подонков. Гречкин, сбивший девочку. Дальше ты знаешь. Я считал, что этот голос — мои собственные мысли, я даже не осознавал, что в момент убийства в голове происходило что-то странное, мне казалось, я полностью отдавал себе отчет в том, что делаю. Потом мне становилось страшно, в такие моменты я ненавидел себя, хотел сдаться, и чтобы заглушить этот жалкий трусливый голос, следующее убийство специально совершал с особой жестокостью.

Сергей умолк.
— Продолжай, — сказал Олег.
— В тюрьме был психиатр. Он понял, что со мной что-то не так. Он пытался отделить от меня эту личность. Пичкал лекарствами и погружал в транс, но это не помогло, становилось только хуже. Я стал видеть его наяву — человека-птицу. Я плохо помню, что было потом. Доктор настаивал, что я должен бороться. Снова и снова он сталкивал меня с Птицей и уродливыми чудовищами, в которые тот превращался из-за лекарств. Постоянные кошмары, наяву и во сне. А если я был в сознании, то приходилось иметь дело с другими заключенными и садистами-полицейскими. Это был ад. Что-то случилось тогда. Я умер, а вместо меня остался Птица.
— И с тех пор ты всегда был им?
— Нет. Были моменты просветления. Редко. А потом начались приступы отчаяния, страха, беспомощности. Как сейчас. Хотя сейчас еще ничего, ведь я с тобой говорю. Бывали моменты, когда я и говорить не мог. Я умолял врача дать мне лекарства, чтобы прекратить этот кошмар. Но он всё повторял, что нельзя, надо перетерпеть. И я ему верил…

***

— Сергей жив? — спросил Рубинштейн.
— Вопросы здесь задаю я, — оборвал его Олег. — Ты сказал, что заставил его избавиться от воспоминаний. Что это были за воспоминания?
— Позвольте. Существует такая вещь, как медицинская этика. Терапевт не имеет права раскрывать такую информацию о клиенте. Сергей всё же был моим пациентом и я обязан придерживаться…
— Ты мне зубы не заговаривай, — кулак правой руки угрожающе сжался в паре сантиметров от пистолета, лежащего на столе.

— Ладно. Я отвечу. Но боюсь, вам это не понравится. Я постараюсь подобрать слова. Прошу прощения. Тема деликатная. Скажите, вы хорошо знали Сергея? Возможно, вы в курсе, что он предпочитал мужчин.
— Какое это имеет значение?! — рыкнул Олег, сверкнув глазами.
— Это имеет значение в контексте… Тюрьма — место со своими особенностями, порой очень жестокими. Думаю, вы меня понимаете. Он очень выделялся среди тех, кто был там. Знаменитый, красивый, харизматичный… Я не могу быть уверенным, но что-то в нем наводило на мысли о… Вы понимаете. К нему стали проявлять нездоровое внимание. В первый раз на прогулке, Сергей тогда отреагировал очень остро и сломал палец одному здоровяку из числа блатных. Охранники разняли их, но Сергея успели сильно избить. Блатной угрожал, что достанет его. И… Потом его подкараулили в раздевалке возле душевой. В помещении был какой-то тупик, я не знаю, почему с этим еще ничего не сделали, но камеры не просматривают это место и охранники туда не ходят, потому что заключенные могут их окружить и отступать будет некуда. Один из преступников на допросе сказал, что Сергей вырвал со стены вешалку с крючками. Возможно, у него были шансы отбиться, но он поскользнулся, упал, и они на него набросились. Блатной и его дружки. Всего их было четверо. Один держал нож, а остальные…

Лицо Олега перекосилось, и он второй раз за вечер оттолкнул стул, выбрался из-за стола и зашагал по комнате. Рубинштейн наконец смог рассмотреть его лицо в отблесках огня камина. Искаженное гневом и горем, но определённо то самое лицо — наемника, устроившего Разумовскому побег из тюрьмы.

— Ты лжешь! — хрипло крикнул Олег.
— Я не хотел об этом говорить… — возразил Рубинштейн. — Вы сами меня заставили. Сексуальное насилие, увы, не редкость в тюрьме, оно встречаются чаще, чем кажется. В какой-то мере ему повезло, сильного физического вреда ему не причинили. Небольшое кровотечение, которое прошло через пару дней… В первый раз, когда его избили, он выглядел хуже.

Олег захрипел и изо всей силы грохнул кулаком по столу. Вениамин подскочил и втянул голову в плечи. Явным тяжелым усилием заставив себя успокоиться, Олег снова сел за стол.
— Ему сделали анализ на ВИЧ? — спросил он.
— Да, ему повезло, отрицательный.
Олег на миг зажмурил глаза и выдохнул.
— Что было дальше?
— Сначала он старался не показывать, как сильно это на него повлияло. И даже как будто пошел на сотрудничество. Потом стащил у меня восковые мелки и бумагу. Я решил, что ничего страшного в этом нет. Но разум его помутился. Темная сторона брала верх. В камере он все время рисовал птиц, но никто не придал этому значения. Пока однажды рано утром мне не позвонил начальник тюрьмы. Он требовал, чтобы всё это осталось в строгом секрете. У Сергея на воле были враги. На него сделали попытку покушения. И он убил нападавших. Я бы не поверил, если бы не видел это собственными глазами — комнату и то, в каком он был состоянии. Я в жизни встречал многих чудовищ, маньяков, убийц. Но когда я увидел Сергея, мне стало страшно. Его личность полностью деформировалась. Вся камера была залита кровью. Двух крепких мужчин он обезглавил простым ножом, который отнял у одного из них же. На нём была чёрная бумажная маска с птичьим клювом. И на всех стенах эти картинки, птицы, нарисованные углем и кровью…

Олег на несколько секунд закрыл глаза и тяжело сглотнул. Рубинштейн ждал, что он что-то скажет, но Волков молчал, и доктор продолжил.

— Была ли в том моя ответственность?.. Да, я хотел, чтобы он отделил себя от этой агрессивной личности, но из-за событий той ночи она вышла из-под контроля. Хотя, в конце концов, именно это спасло его жизнь. И я был косвенной причиной… Его состояние было очень сложным. Я потратил много времени, чтобы хотя бы на время привести его в чувство. Мне удалось это сделать, отделив от его сознания ту, вторую, мягкую часть. Уверяю вас, без этого Сергей бы остался полностью безумен. Вы можете критиковать мои методы, но я реально лечил его, я исследовал его болезнь очень хорошо, и я единственный, кто мог ему помочь. Я бы и сейчас помог, если бы встретил его.

Он остановился, давая возможность Волкову осмыслить и отреагировать на это предложение, но лицо Олега осталась неподвижным. Он лишь угрюмо кивнул, требуя говорить дальше.

— После этого случая руководство тюрьмы полностью изолировало Сергея, к нему уже не могли подобраться другие заключенные, как и он к ним. Но вскоре того блатного здоровяка недосчитались на утренней проверке. Его нашли в той самой раздевалке, избитого до полусмерти. Думаю, что это сделали охранники за соответствующую плату, потому что, если бы Сергей сам добрался до этого человека, живым бы тот не ушел. У Сергея не было наличных денег, но он, видимо, поделился с охраной данными счетов, про которые никто не знал и которые специально были подготовлены для таких случаев. Я пытался расспросить его, он не рассказал подробности, но и не отрицал. Покалеченный здоровяк с тех пор никого не беспокоил.

— И ты обо всем это заставил его забыть? Зачем и почему?
— Я видел, что эти переживания негативно влияют на терапию. У него начались чрезмерные перепады настроения, с которыми было очень трудно справляться. Ему было сложно принять случившееся. Когда я впервые заговорил с ним на эту тему, он попытался вцепиться мне в горло. Он надеялся, что это хотя бы не станет известно администрации и другим заключённым. Кто-то из них спросил, как прошла его первая брачная ночь… Завязалась драка, обоих посадили в карцер. Я предложил ему гипноз, чтобы хоть немного облегчить его состояние. Вытеснение из памяти травмирующих событий — частая психологическая защита. Я решил, что так будет всем проще.

Олег сжимал кулаки, и даже в зыбком свете камина было видно, что на его висках выступил пот. Резким рваным движением он снял плащ. Поднял лицо к потолку, провел ладонью по лбу, выдохнул. Рубинштейн внимательно следил за собеседником сквозь стекла очков.

— Больше года назад в новостях сказали, что Сергей погиб, — осторожно сказал он. — А сегодня я здесь, и вы задаете мне вопросы, на которые я, как могу, отвечаю. Возможно, если бы я лучше понял причину этих расспросов, мои ответы стали бы точнее. Если у вас есть какая-то проблема, которая тянется уже год, вряд ли она решится сама по себе.
— С чего ты взял, что у меня проблема? Ты не забывай, проблема как раз у тебя.
— С чего я взял? Я врач и по долгу службы знаю многое о людях и их реакциях, — мягко сказал Вениамин. — И ещё хотел бы предупредить. Птица может быть очень опасен и непредсказуем.
— Это я знаю не хуже тебя, — сказал Олег. — Но сейчас меня интересует не Птица. Этот второй. Если Птица исчезнет, то останется только он?
— Птица не может так просто исчезнуть, — с сомнением сказал Рубинштейн.
— А кто тебе сказал, что было просто?
— В любом случае, я не могу вам ничего ответить, не видя пациента. Могу только сказать, что когда мы с ним работали, усыпить второго и добиться ясности сознания было намного проще.
— И сейчас ты мне расскажешь, как это делал.
— Если вам будет угодно поступить в мединститут, отучиться шесть лет и потом ещё пройти ординатуру, я расскажу. В ином случае, что бы я ни сказал, это будет бесполезно. Кстати, не советую обращаться к другим врачам. Они испугаются и донесут куда следует при первой возможности. Они не компетентны в этом вопросе, а я изучал его и других подобных пациентов. К тому же, как вы знаете, у меня самого сейчас некоторые сложности, и я точно не буду болтать лишнего. Я готов сделать всё, что в моих силах, чтобы решить вашу задачу.
— И даже поехать на другой континент?
— С превеликим удовольствием, — заверил Рубинштейн.

***

Сергей стоял посредине комнаты, обхватив себя ладонями выше локтей и опустив голову. Олег смотрел прямо на него, его руки были сложены на груди, брови нахмурены, а губы плотно сжаты.
— Значит, сначала ты переключаешься на эту «птицу», а потом у тебя отходняк, — проговорил Олег. — Ты хоть помнишь, что в это время делаешь?
— Я всё помню, если ты про Венецию, — криво и горько усмехнулся Разумовский, стискивая свои плечи. — Совсем не помню Кутха. И это было даже хорошо — спокойно. Тюрьму я помню плохо. Тот момент, когда Птица отделилась, а во мне остался лишь страх и беспомощность.
Он ненадолго замолчал.
— Я боюсь, что прежний я уже не сможет вернуться после того, как Птицу уничтожили. Он не стал бы тебя ни о чем просить. Он бы ушел куда глаза глядят и уж точно выкрутился, имея паспорт, деньги и голову на плечах. Но я не могу. И я прошу тебя. У меня даже гордости не осталось.
— Просишь?
— Остаться с тобой, — тихо сказал Разумовский. — Хотя бы на время. Я… он… не причинит тебе вреда, он исчез навсегда.

— А почему ты решил, что он исчез? — спросил Олег, и в его хриплом голосе эхом прозвучала плохо скрываемая надежда.
— После того, что случилось в горах, — сказал Сергей, — его больше нет.
— Но почему? Что именно произошло там с тобой?
— Не заставляй меня говорить, Олег. Я не хочу, чтобы ты считал меня еще более сумасшедшим, чем я есть.
— Ты должен говорить мне всё, если хочешь чтобы я тебя слушал.
— Кутх уничтожил Птицу, — тихо произнес Сергей и несмело взглянул в лицо Олега.
На лице Волкова отразилось сложная гамма чувств — недоверия, гнева, надежды. Он встряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями.
— Но откуда ты знаешь, что он не вернётся в любой момент?
Разумовский слабо и горько усмехнулся.
— Я сказал, что не понимал тогда, в начале, что он живёт во мне. Но сейчас, когда его нет, я очень хорошо чувствую разницу. И еще я видел как он погиб — более ярко и чётко, чем вижу сейчас тебя.

Волков прошелся по помещению, задумчиво меряя шагами небольшую комнату. Он посмотрел в окно, на кровать, бросил испытывающий взгляд на Разумовского. Тот стоял, опустив глаза в пол.
— Я скоро уезжаю в Мексику на новое задание, — сказал наконец Олег. — Понятия не имею, что ты будешь делать в Мексике, но, если хочешь, можешь поехать со мной.
— Я готов, — сразу сказал Сергей. — Делать буду то, что ты скажешь. Могу быть твоим помощником. Я умею неплохо стрелять. Я обеспечу тебя IT поддержкой на всех уровнях. Организую укрытие. Я не буду помехой, встану на ноги и начну самостоятельную жизнь… Ну или останусь, вдруг ты к тому времени уже не захочешь меня отпускать, потому что я приношу столько пользы, — в глазах его мелькнул веселый огонек, и на несколько секунд Олег с изумлением увидел того прежнего Сергея, с горящим взглядом и слегка хищной улыбкой, с фонтаном энергии и идей. Превращение было таким неожиданным, а от Сергея повеяло чем-то таким знакомым и приятным, что Олег против воли улыбнулся. Сергей заметил эту улыбку и его собственная стала ещё шире, но вдруг она исчезла внезапно, как и появилась, будто ее стерли. Сергей сделал шаг назад.

— Прости. Я зря сказал про стрельбу… прости. Я так жалею, что тогда… Не бросай меня, Олег, я умоляю тебя, не бросай меня сейчас, — в голосе послышались нотки истерики. — Я заслужу твое прощение, я сделаю всё, что ты скажешь, лишь бы ты однажды простил меня, — и Сергей вдруг опустился на колени. Олег отшатнулся.
— Встань, — со смесью неловкости, жалости и раздражения сказал он. — Какой смысл? Прошлое уже не вернёшь.
Он шагнул к Сергею и довольно грубо взял его за шиворот, заставляя подняться на ноги.
— Условия такие: слушаться меня, пить таблетки и сообщать всё о своем состоянии. Особенно, если увидишь Птицу. И постараться взять себя в руки и не изображать депрессию каждую минуту, и так тошно.
Он подошел к столу, взял в руки открытую бутылку и приложился губами к горлышку.
— Я понял. Хорошо, — сказал Сергей. — Отведи меня обратно, пожалуйста.
— Если тебе угодно, — ответил Олег.

Сергей первым прошел вперёд, сам спустился по лестнице, пересек двор и исчез в темном проеме полуразрушенной часовни. Олег с некоторым сомнением закрыл щеколду и повернул ключ в замке. Долго стоял рядом и прислушивался, но никаких звуков из-за двери не доносилось.

Он постоял ещё во дворе, оглянулся вокруг. Одинокий тусклый фонарь висел под козырьком строения. Подбежала собака, которую на ночь отпускали бродить по территории, и Олег потрепал ее по загривку. Пес считался опасным и злым, и немногочисленные обитатели базы удивлялись, как быстро Олег завоевал его доверие.

Волков поднялся к себе, взял бутылку, сделал еще несколько крупных глотков, спустился в трапезную и порылся в старом холодильнике. Потом с бутылкой и куском колбасы для себя и собаки снова вышел во двор. Стояла удручающая тишина. Впервые Олег захотел что-то услышать из-за металлической двери, хотя бы те мольбы, которые его так сильно раздражали в первые дни. Он тогда потребовал от Разумовского заткнуться и почти ударил его, но всё же в последний момент впечатал кулак в дверь. Раздался грохот, и Олегу было приятно произвести такой громкий звук, потому что сам он говорить громко не мог и уже никогда не сможет. И на секунду было приятно видеть, как задрожал Разумовский, потому что Олег привык, что испугать его — нелегкое дело, но почти сразу ощутил, что эта реакция Сережи не естественна, что есть в ней что-то глубоко неправильное. Он взглянул на Разумовского со злостью — снова вспомнил себя за решеткой и горечь, которая затопила его, когда он осознал, что Сергей не блефует и в самом деле надел на него ошейник со взрывчаткой. Но сейчас он видел лицо совсем другого Серёжи, больше похожего на того дезориентированного ребенка, каким он встретил его в приюте. Действительно, множественная личность.

Олег перебирал воспоминания. В его голове с трудом укладывалось, что в Венеции с ним был не совсем Сергей, а кто-то другой. Нет, он был почти такой же — с его мягкой манерностью, импульсивностью и способностью просчитывать на несколько ходов вперёд свои гениальные планы. Или не такой? Где лежит та грань? И что значили его перепады настроения от страстности до холода, от приветливости до резкого замыкания в себе?

Олег вспомнил, как в самой роскошной из всех спален Сергей упал спиной на кровать с алыми простыни и поманил его к себе пальцем, обмотанным пластырем. Олег привык к его эксцентричности и экспрессивности, к тому, как он отдавал приказы, и в первые секунды даже не сообразил, чего Разумовский от него хочет. Он подошел ближе и Сергей потянул его вниз, заставив сесть рядом. Посмотрел в глаза долгим ожидающим взглядом и с совершенно магической, неописуемо красивой улыбкой. Олег всё понял, но что-то еще останавливало его.
— Слушай, мы же давно не… — начал было он.
— Вот и мне интересно, что изменилось, — промурлыкал Сергей.

Олег склонился к его губам, прикрыв глаза. Распущенные волосы Сергея были еще влажными после душа и сладко пахли женским шампунем. Он со старшей школы предпочитал ароматы женские или унисекс, что казалось Олегу маленьким постыдным секретом и очень заводило. Волков глубоко вдохнул. Сергей положил кисти рук на его затылок, сжал волосы и потянул вниз, к завязкам домашних трикотажных брюк. Олег стянул их с бельем и увидел, что он уже наполовину возбужден. Он опустил голову, и Сергей со стоном выгнулся на кровати.

Олег оторвался от своего занятия и поднял голову, спросил: «Как ты хочешь?». Сергей совершенно бесстыдно озвучил желаемое и вытащил из-под подушки пачку презервативов и флакон с гелем. Он явно ожидал всё это и заранее подготовился. Олег, хотя и допускал подобные мысли, настраивал себя только на работу, не особо рассчитывая на что-то после того, как жизнь раскидала их, а капитализация компании «Вместе» перевалила за миллиард. Прямота слов Сергея завела его, и он мягко разминал его плечи и касался языком всех самых чувствительных мест. Сергей млел. Оттолкнув пальцы Олега, которыми тот попытался его растянуть, он потребовал сразу перейти к делу. Олег вдавил его в кровать, стараясь быть аккуратным и беспокоясь, что, видимо, причинял боль, но Сергей быстро подстроился и вскоре громко застонал, вцепившись забинтованными руками в красный шелк.

Короткие высокие стоны с каждым вдохом и выдохом покидали его горло. Сережа всегда был шумным, но, когда за стеной жили другие студенты или угрюмый сосед-работяга, он еще сдерживал себя. Или Олег закрывал его рот рукой, что даже больше нравилось Сереже, и он мягко и влажно касался языком ладони, напоминая, что рот ему можно заткнуть разными способами. Сейчас его уже ничего не сдерживало и он мог позволить себе что угодно: купить итальянский дворец и трахаться в нем хоть до потери сознания, кричать и стонать вволю, не обращая внимания на толпу наемников и пленников — Олег лишь надеялся на толщину стен здания. Хотя не всё ли равно — жизнь явно катилась под уклон с какой-то бешеной скоростью, как поезд без тормозов, они оба уже давно вляпались туда, откуда не видно было выхода.

Сергей вдруг начал дышать особенно громко, весь напрягся, стоны стали рваными и почти болезненными, мышцы внутри сильно сжались. Он никогда ещё не кончал под ним без помощи рук, и приняв его реакцию за приближающийся оргазм, Олег окончательно потерял голову и излился в судороге острого удовольствия, хватая ртом воздух и сам не сдерживая стон. За веками рассеялись красные пятна, он рухнул на кровать, отдышался, непослушными пальцами стянул с себя презерватив и увидел, что Сергей все-таки не кончил, хоть и прошёлся по грани. Олег потянулся было к нему губами, но Сергей мягко покачал головой и многозначительно улыбнулся. Надев презерватив, он перевернул Волкова, выдавил смазку между его ягодиц и начал вставлять.

После оргазма ощущения Олега были уже не такими желанными и довольно болезненными. Сергей был аккуратен, но снова проигнорировал подготовку, прошептав в ухо «потерпи чуть-чуть».
— Серый, у меня же очень давно не было… — попытался притормозить его Олег.
— Ну и зря, — мягко усмехнулся Разумовский.
— У тебя-то явно было, — просипел Олег, стараясь расслабиться. — Или сам, с игрушками?
Разумовский только фыркнул. Впрочем, Сережа всегда проще подстраивался и хорошо принимал, ему и раньше чаще хотелось быть снизу, если они не ограничивались руками и губами. Олегу обычно требовалось много времени на расслабление, и теперь он, слегка морщась от тянущей боли, чувствовал себя пронзенным до самого горла. К счастью, Разумовский закончил быстро. Он получил весь спектр удовольствий, лениво перекатился на кровати и отправился в душ.

Когда спустя некоторое время из душа вышел уже Олег, Сергей лежал в кровати с довольным лицом, успев задремать. Олег опустился в кресло рядом. Он и сам не понимал, чего ждал — разговоров, воспоминаний о прошлом, возможно, просто объятий, а не голого траха. Но, в конце концов, он всё ещё на задании. Секс по работе — это не то же самое, что секс по любви, Олег это прекрасно знал. За последние годы в миссиях среди песков, палаток и постоянных опасностей у него случалось всякое.

Он заснул в кресле возле кровати Сергея, а проснулся от стонов, но это были не стоны страсти. Ночные кошмары были у Сергея и раньше, и Олег не удивился, все-таки положение у них сложное, а жизнь Сергея теперь стала абсолютно другой, полной тайн, преступлений и жестокости. Олег не знал, за что судьба наградила его самого такой крепкой психикой, что он не вскакивал ночью в кошмарах после того, что ему довелось видеть и делать. В первые годы он еще иногда плакал и пил. А потом привык.

Сергей вскочил совершенно мокрый, растрёпанный и убитый. Он не был похож на себя самого несколько часов назад. Как будто очнулось ото сна не только его тело, но и часть души. И вспоминая сейчас эти моменты, Олег, сидя во дворе заброшенного монастыря и гладя собаку по загривку, подумал, что именно в тот момент видел редкое проявление настоящего Сергея — а тот, кто извивался и стонал в его объятиях, а потом брал его довольно бесцеремонно и эгоистично, и не совсем Сергей был. Олег перебирал в памяти моменты и пытался угадать: вот здесь было больше от «Птицы», как называл это Серый, а здесь мелькало что-то настоящее… Тогда, в Венеции, Сергей проснулся, прижал к себе покрывало и испуганно вытаращился в темноту, а потом нахмурился и строго спросил, что Олег делает в его спальне. Олег поднял бровь, заметив лишь, что его работа — охранять Разумовского. Сергей, полураздетый, выбрался из кровати, дрожащими руками выломал таблетку из блистера и запил ее водой, роняя капли на футболку. Чувствуя что-то неправильное, Олег сказал, что ему нужна помощь и он готов сделать все, что необходимо. Но в глазах Сергея уже снова заиграли странные искры, которые он любил подчеркивать желтыми линзами. Поезд продолжал катиться по наклонной.

***

Огонь в камине медленно прогорал. Олег с мрачным видом изучал историю болезни, медленно перелистывая обгоревшие по краям страницы. Руки Вениамина Самуиловича затекли и начали ныть. Поерзав, он рискнул нарушить молчание:
— А когда вы планируете выехать?

Не удостоив его ответом, Олег поднялся, забрал с собой телефон и вышел из комнаты. Доктор весь обратился в слух, но не мог разобрать ни единого слова из тех, что низким равномерным гулом доносились из-за тяжелой закрытой двери. Единственное, что он мог предположить — интонацию, с которой велась беседа. Сначала она была спокойной и равномерной, Вениамин даже сперва сомневался, что слышит речь, а не додумывает ее. Вскоре темп ускорился, хриплый голос стал чуть выше, а тон как будто убеждающим. Еще через некоторое время добавились эмоции, раздражение, и несколько раз слышался отрывистый кашель. Затем голос снова стал спокойным и тихим.

Разговор закончился. Доктор ожидал появления Олега, но тот не возвращался, и Рубинштейн начал беспокоиться. Потом вдруг снова ему послышался звук речи, на этот раз спокойной и деловой. Голос приблизился и перед тем, как дверь в кабинет открылась, доктор смог различить последние слова: «…и номер рейса. Оплата наличными».

Олег выглядел ещё более угрюмым. Доктор тревожно всмотрелся в очертания темной фигуры, тщетно пытаясь узнать или догадаться о намерениях своего похитителя.
— Чем я еще могу помочь? — наконец несмело спросил он.

Олега молча сел за стол и продолжил изучать потрепанную папку. Что-то он пролистывал быстро, как неинтересное или уже известное ему. В отдельные листы всматривался, внимательно разбирая фрагменты, написанные неразборчивым врачебным почерком, потом спокойно читал распечатанные вкладки.

Что-то привлекло его внимание, и он надолго остановился, водя пальцем по строкам.
— Он и про Венеру тебе рассказал? — с оттенком недовольного удивления произнёс он.
— Что в этом такого?
— Он не любил говорить о таких вещах. Как ты его заставил?
— Я психотерапевт и умею наладить контакт с пациентом, — с искренностью и даже мягким укором в голосе сказал Рубинштейн. — Воспоминания — главный материал психоаналитической работы. Фактически, всё, что случилось с человеком до 10 лет, накладывает неизгладимый отпечаток, и в дальнейшем психика постоянно обращается к этому. Я считаю, что именно после истории с Венерой его личность начала раскалываться… Лучшая терапия — это прожить травмирующую ситуацию заново под контролем специалиста. Запомните это, пожалуйста.

…Тусклый дневной свет лился в камеру через небольшое окошко под потолком. Грязные рыжие волосы свисали по бокам головы. Расширенные глаза со зрачками, которые почти полностью скрывали радужку, хищная злая улыбка, растягивающая искусанные губы, зло нахмуренные брови — таким предстал Разумовский перед Рубинштейном. Смирительная рубашка надежно фиксировала его руки. Он сидел на полу у стены, согнув колени. На штукатурке позади еще виднелись пятна крови и силуэты птиц, не до конца отмытые тюремщиками. Разумовский окинул Рубинштейна взглядом, полным насмешливого презрения.

— Сергей, здравствуйте. Как вы?
Разумовский не удостоил его ответом, лишь сильнее скривил губы. Следом за доктором тенью появилась тюремная медсестра с подносом со шприцами и лекарствами — высокая, худая, с плохой кожей. Доктор перекинулся с ней несколькими словами, она склонилась над прикрученным к полу железным столом и начала готовить раствор. Блеснуло острие иглы — Разумовский дернулся, когда оно вошло в его шею, покрытую темными синяками и следами от предыдущих инъекций. Лекарство действовало быстро: мышцы Сергея стали расслабляться, ухмылка и складка на лбу постепенно разгладились. Он прислонился спиной к стене и глубоко вздохнул. Рубинштейн присел рядом с ним на табуретку, услужливо принесенную медсестрой.

— Итак, настало время нашего очередного сеанса, — спокойно начал доктор. — Сейчас я попрошу вас закрыть глаза и сконцентрироваться на моем голосе. Представьте, что вы идёте по тёмному туннелю. Всё ниже и ниже… Вы видите много дверей. Это двери в ваше прошлое и ключ к вашим переживания. Вы открываете одну из них, лестница ведет вас дальше… что вы видите?
— Свет… я вижу выход, — пробормотал Разумовский, не открывая глаз. — Небо. Сосны и оливковые деревья вокруг. Дует ветер. Это похоже на картину…
— Очень хорошо… дальше. Вы идете прямо внутрь этой картины, погружаетесь в транс всё глубже…
— Нет, я не хочу. Я хочу остаться здесь, — пробормотал Сергей. — Я знаю, что там, я не хочу туда.
— Сергей, ты должен продолжать, — с нажимом сказал Рубинштейн. Поняв, что слова не действуют, он повернулся к медицинской сестре.
— Ещё дозу, пожалуйста, — сказал доктор. Та не стала задавать вопросов.
Когда игла снова пронзила кожу, Разумовский начал тяжело хватать ртом воздух. Потом дернулся, выгнулся в спине и сполз по стене на пол камеры.
— Ты идёшь прямо в глубину воспоминаний, дальше и дальше, — продолжил Рубинштейн. — Тебе 9 лет. Что происходит?
— Нет, пожалуйста! — заметался Разумовский.
— Ты должен слушать мой голос! — приказал доктор. Разумовский попытался подняться или скорчиться на полу, и Вениамин нажал ботинком на его плечо, чтобы зафиксировать. — Ты идешь прямо к своим воспоминаниям, туда, где все началось.
Сергей сглотнул, не открытая глаз. Выражение его лица стало совершенно беспомощным, зубы вцепились в верхнюю губу, шея мучительно напрягалась, веки задрожали.
— Пожалуйста, не трогайте меня…
— Ты маленький мальчик. Ты в школьном классе. Что происходит?
— Я не хотел ничего плохого. Это картина, всего лишь картина, я ничего не сделал… Они все набросились на меня. Это неправда, я не извращенец! Мне так стыдно. Мне некуда бежать, они окружили меня, прекратите это, пожалуйста, не надо!
— Сережа, слушай мой голос! — громко сказал Рубинштейн. — Ты должен оставаться там, пока я не разрешу тебе выйти.
— Пожалуйста… — простонал Разумовский.
— До утра действия лекарства должно хватить, — доктор встал и повернулся к медсестре, пряча диктофон в карман. — Проведайте его вечером, а завтра продолжим.

— …Мы просто разговаривали на разные темы. Он рассказал о некоторых печальных событиях своего детства, и мы учились справляться с ними. Как я сказал, проживание травматических событий в безопасной обстановке — отличная терапия. Кроме того, возвращение к этим воспоминаниям выбрасывало его из состояния Птицы.

Олег скептически покачал головой и снова погрузился в чтение.

— А это, про его ориентацию? — вдруг остановился он, прижимая палец к бумаге. — Какого хрена ты в этом копался?!

Доктор секунду выглядел смущенным; он постарался придать лицу как можно более интеллигентное выражение.
— Это всего лишь часть общей картины, — мягко сказал он. — Я предположил, что именно тот случай с Венерой способствовал развитию латентной гомосексуальности. Дистресс, связанный с образом обнаженного женского тела. В результате психологической травмы женское тело так и осталось для него предметом искусства, а не объектом реального желания. Я не говорю, что это единственная причина, но это не могло не повлиять. В общем-то, для Сергея гомосексуальность никогда не была проблемой, поэтому мы специально не разбирали…

Чем дальше он говорил, тем более явно Волков злился, и Рубинштейн стушевался.
— А это что, про любовь и привязанность? — Олег снова поднял голову после недолгого изучения бумаг.
— Опять же, это мои предположения… — ответил доктор. — Тесты выявили у него большую потребность в близких отношениях, основанных на единомыслии и отвечающих его высоким стандартам. Такие отношения и близкий человек рядом могли бы сдерживать его болезнь. Судя по всему, в юности у него был партнер, который удовлетворял эту потребность. И в тот период сохранялась стойкая ремиссия. Он чувствовал себя уверенным и защищенным. Когда чувство защищенности пропало в связи с развитием бизнеса и резким успехом, обострилась и болезнь.

Олег задумался.
— Возможно, — вдруг сказал Рубинштейн, — Птица больше не появляется, потому что он нашел свое счастье, как вы думаете?
— Нет! — рявкнул Олег. — Не поэтому!
— Я просто предположил, — негромко пробормотал Рубинштейн, тщательно пряча улыбку. Олег снова мерил шагами комнату, и Вениамин видел крайнюю озадаченность на его лице, когда тот поворачивался к камину.
— Не лезь, куда тебя не просят! — раздраженно сказал Олег.
— Вообще-то, вы просили меня, — спокойно ответил Рубинштейн. — А Птица — это главная угроза, связанная с Сергеем, поэтому я и беспокоюсь.
— Она не вернется.
— Почему? — спросил Рубинштейн.
— Да, почему? — задал встречный вопрос Олег. — Что ты об этом знаешь? Ты сможешь определить точно, сидит она в нём до сих пор или нет?
— Полагаю, что да, — сказал Рубинштейн. — Но нужна будет подготовительная работа.

Олег кивнул и без каких-либо дальнейших комментариев покинул комнату.

Наступила тишина. Рубинштейн чувствовал себя слишком изможденным, чтобы волноваться. Он долго сидел, озираясь и прислушиваюсь. Огонь в камине постепенно догорал. Когда наступила темнота, усталость взяла верх, доктор опустил голову и погрузился в дремоту.

Олег растолкал его, когда на улице уже забрезжил рассвет. Отвязав онемевшие руки от кресла, он заменил верёвки наручниками и надел на голову доктора мешок. Рубинштейну пришлось ориентироваться только на ощущения. Он понял, что его сажают на заднее сиденье автомобиля. Ехали долго, и он снова попытался задремать. Оказавшись наконец на улице, Вениамин услышал гул взлетающих самолетов неподалеку, мужские голоса и чей-то смех. Кто бы это ни был, его явно не собирались спасать. Долгое время его вели куда-то, придерживая за локти. Нарастающий шум самолетов и характерный запах подсказали ему, что он в аэропорту. Но он не слышал объявлений по громкой связи и шума человеческой толпы. Под ногами вдруг оказалась какая-то прорезиненная поверхность с наклоном вверх. Дневной свет, который пробивался через мешок, сменился темнотой — они ушли с улицы. Запах напоминал какой-то склад.

Браслеты с его рук сняли, в ладони сунули фонарик и ведро, а на плечо накинули одеяло.
— Приготовься к долгому пути, — произнес хриплый голос того, кто допрашивал его ночью.
— Вы не скажете, куда мы летим? Надеюсь, что не в Австралию, — вымученно улыбнулся Рубинштейн.
Олег подтолкнул его вглубь. Железная дверь с лязгом закрылась позади. Когда доктор сорвал с головы мешок и включил фонарь, он обнаружил себя внутри большого абсолютно пустого контейнера. Толкнув ведро в угол, он завернулся в одеяло, прилег на пол и попытался надеяться на лучшее.


Часть 2

(Год назад)

Расстояние до Улан-батора было 600 км, но навигатор обещал поездку не менее 10 часов с учетом разбитой дороги и пересечения границы.

Утро выдалось особенно свежим, на луговых цветах каплями повисла роса. В воздухе стоял запах дерева, воды и травы. Горы вдали высились синими пиками, было холодно и влажно, но солнце уже показалось на небе, обещая жаркий день.

Олег прогремел засовом и вошел внутрь часовни; внутри было теплее, чем на улице, но Сергей все равно свернулся под одеялом, поджав колени к груди. Олег, как обычно, принёс незамысловатую еду и оставил поднос возле двери.
— Выезжаем через полчаса, — объявил он.
Сергей приподнялся на локте на своем ложе и протер заспанные глаза.
— Выбирай, как поедешь, в наручниках или на успокоительных? — спросил Олег.
— В наручниках, — пробормотал Сергей.
— Ответ неправильный, — Олег подошел к нему, наклонился, сжал щеки пальцами и вложил в рот таблетку, а потом поднес бутылку с водой. Сергей сглотнул. Олег заставил его раскрыть рот и высунуть язык. После этого застегнул на запястьях наручники и вышел, уже не запирая дверь.

Времени перед отъездом хватило на то, чтобы заглянуть в душ и быстро затолкать в себя еду. Олег погрузил в джип чёрную сумку, в которой лежали их с Сергеем немногочисленные вещи и принадлежности. Разумовский, печальный и вялый, стоял, опираясь на дверцу машины в ожидании Волкова. Тот переговорил с кем-то из остающихся на базе людей и последний раз потрепал по холке собаку, которая сидела на цепи и недобро косилась в сторону Разумовского.

Зарычал мотор, зашелестел гравий под колесами — автомобиль медленно покинул убежище и повернул на трассу.

Разумовской устроился на переднем сидении, провожая сонным взглядом однообразные виды за окном. Дорога была неширокая, двухполосная, покрытая старым асфальтом с трещинами, но для этих мест пока приличная. Вокруг расстилалась степь, в отдалении можно было заметить группы деревьев, на горизонте стояли очертания гор с белыми ледниками на вершинах. По небу проплывали кудрявые облака, но день был ясный.

Изредка, несколько раз в час, на трассе попадались встречные автомобили. Иногда встречались населённые пункты с бурятскими названиями — с низкими, старыми приземистыми домиками, возле которых стадами паслись лошади.

Пограничный пункт выглядел потрепано и невзрачно. В очереди стояли три автомобиля. Нейтральная территория была узкой, за ней начинались какие-то убогие декоративные строения, напоминающее пагоды, а следом опять лежала дорога — бесконечная, серая, вьющаяся среди степных трав и далеких горных пиков.

Ехали в основном молча, несколько раз останавливались на короткую стоянку, чтобы отдохнуть и перекусить. Сергей то проваливался в дремоту, то сидел неподвижно с полуприкрытыми веками и несчастным лицом. Этот вид, каким бы кротким и скорбным он ни казался, мог быть обманом или просто смениться в любой момент приступом безумия, напоминал себе Олег. Настроение у него тоже было невеселым, апатичным и задумчивым, и вид размазанного лекарствами Сергея оптимизма не прибавлял.

Ближе к вечеру движение на трассе стало оживленным, дорога разделилась на 4 полосы. Стали часто попадаться поселки, небольшие базары, остановки общественного транспорта. Разумовский немного пришел в себя и с интересом разглядывал их. В пригороде Улан-Батора Олег остановился ненадолго и снова достал пачку успокоительных.
— Это обязательно? — спросил Сергей, с тоской глядя на него. — Я так устал половину времени быть обдолбанным — в тюрьме, в дороге, в пещере Кутха…
— Ты знаешь, когда я валялся в искусственной коме, мне это тоже не нравилось, — сказал Олег. — Но жаловаться было некому.
Сергей опустил голову.
— Мне это никакого удовольствия не доставляет, — продолжил Волков, — но если тебя опять накроет…
— Да, Олег. Я понимаю.
— Потерпи, — смягчился тот, — осядем в Мексике и что-нибудь придумаем.

Он вытащил таблетку из пачки и протянул ее Разумовскому. Тот осторожно и деликатно взял ее губами, чуть прихватив край пальца Олега и глядя на него из-под полуприкрытых ресниц. Олег почувствовал прилив крови к щекам — и не только. Разумовский насухо сглотнул. Олег встряхнул головой, вложил в скованные руки бутылку воды и отвернулся. На него нахлынуло нелогичное, больное и детское желание прижать Сергея к груди. Вместо этого он завёл мотор.

До аэропорта они добрались уже в сумерках. Комплекс располагался среди степи — аляповатый, похожий издали на большого жука. Вблизи он выглядел отставшим от времени, неухоженным и не очень чистым. Однако на контрасте с предыдущими бескрайними пустынными дорогами и убогими сёлами это была настоящая цивилизация.

Бросив машину на стихийной стоянке возле территории, они вышли на улицу. Волков снял с Разумовского наручники, чтобы не привлекать внимания.
— Учти, если ты решишь потеряться здесь или где-то ещё в промежуточной точке, я тебя искать не буду. Но если попытаешься на меня напасть — сломаю руки, — пригрозил он.
Разумовский посмотрел на него мутными глазами, полными испуга. Олег сразу пожалел о своих словах, потому что этому Сергею угроз не требовалось, а на ту версию Разумовского, которую он опасался, никакие угрозы бы не подействовали.

Пока они шли через зал аэропорта, на большом экране появились фотографии Разумовского и Мёрдока в красных рамках. Диктор на монгольском произнёс сложную фразу, из которой можно было различить на слух только фамилии и слово «террорист». Олег с Сергеем остановились посреди зала, глядя на экран. Диктор повторил объявление на английском — они были в розыске. Разумовский тревожно взглянул на Олега, тот пожал плечами и направился дальше. Они миновали стойки регистрации, а на информационном пункте Олег протянул какую-то бумагу. Дежурный совершил звонок и спустя минут 10 к ним вышел человек, на ломаном английском предлагая следовать за ним.

Им выдали билеты и провели, минуя все проверки, через рамки и паспортный контроль. Волков сунул провожатому несколько купюр и уселся в кресло в зале ожидания.
— Удивительно коррумпированная страна, — сказал он. — Хольт тоже активно использовал перевалочные базы в Монголии, чтобы переправлять оружие и ресурсы в Сибирь. Еще через этих ребят идут нелегальные поставки леса из Бурятии в Китай. Много темных дел.
Разумовский кивнул, но из-за своего состояния он был плохим собеседником.

Спустя ещё сутки и долгую пересадку в Гонконге самолёт приземлился в Мехико.

Таблетки в очередной раз немного отпустили. Волков достал упаковку, покрутил её в руках, посмотрел на своего спутника, тяжело вздохнул и спрятал лекарства обратно.
— Чему быть, того не миновать, — сказал он философски. — Пойдём, нас встретит связной.

Международная симкарта исправно работала. Волков порылся в телефоне и махнул Разумовскому, приглашая его покинуть территорию аэропорта и идти в город. Среди группы встречающих обнаружился невысокий мексиканец, держащий плакат с его фальшивой фамилией.

Мексиканец проводил их к большому тонированную лимузину и остался снаружи. В просторном салоне стоял приятный полумрак, горела подсветка и играла тихая музыка. Кроме водителя, внутри находился ещё один человек.

— Ты?! — Олег изумленно уставился на Джессику Родригес.
— А ты кого ждал, субкоманданте Маркоса? — фыркнула наемница.
Волков схватился за пояс, забыв, что пистолета при нем нет.
— Это что, ловушка?! — воскликнул он.
— Спокойно! — Джессика закатила глаза. — Ты совсем дурной? Я больше не работаю на Хольта.
— Из-за того, что ты дала мне рекомендации и я их кинул?
— Много ты о себе воображаешь! — усмехнулась Родригес. — Ему насрать, он сейчас занят только спасением своей шкуры и… А этого ты нахрена сюда притащил?! — Она вытаращила глаза и бесцеремонно ткнула пальцем в Разумовского.
— Вау, Олег. Серьезно? Сколько он тебе заплатил?
— Не твое дело.
— Говорят, в Италии он перебил половину своих и тебя в том числе! — не стесняясь присутствия Разумовского, продолжала Джесси. — Для большинства ты мёртв. Вы что, это специально инсценировали?
— Да, — коротко сказал Олег. Сергей с тревогой посмотрел на него, затем перевел взгляд на Джессику.
— Смотрю на него и удивляюсь, как он вообще мог кого-то грохнуть, — задумчиво сказала она.
— Слушай, далеко еще ехать? — поинтересовался Олег.
— Нет, дорогой, апарт-отель близко. А он куда направляется?
— Пока со мной, — сухо ответил Олег.
— Там конечно найдётся место на диване. Но спальня только одна. Зато кровать кингсайз. Тебе понравится. Ты же меня пригласишь пропустить стаканчик за встречу?
— Не в этот раз, извини.
— Эй, дорогой, неужели совсем не соскучился?
— Он что, не говорил тебе, что обычно играет за другую команду? — мстительно влез Разумовский.
Джесси выпучила глаза ещё больше, а потом расхохоталась.
— Олег! Ну твою мать, как так-то… Нормально же общались! Ты не беспокойся, красавчик, он за обе команды хорошо играет, но я вас поняла. Диван вам не понадобится.
— Напомни, почему я не напичкал тебя седативными, — пробурчал Олег по-русски, глядя на Разумовского с легкой досадой, но беззлобно.
— Какая чудесная стоит погода, — по-английски сказал Сергей, откидываясь на спинку сиденья.

Остаток пути прошел под эмоциональные восклицания и короткие рассказы Джесси. Среди прочего она упомянула, что бывший босс сдал властям «Детей Патрика» и обвинил «русского террориста, IT-гения и бывшего миллиардера» в том, что тот взломал его банковские счета. В действительности, пояснила она, Хольт сам перебросил гигантские суммы в оффшоры и на подставных лиц, на случай, если власти наложат арест на его имущество.

Когда автомобиль остановился возле гостиницы, Джессика указала Волкову на неприметный темный чемодан с оружием и спецоборудованием. Вытащив бутылку шампанского из мини-бара внутри лимузина и послав Олегу воздушный поцелуй, Родригез укатила. Волков и Разумовский прошли через крутящуюся дверь.

— Марк Беглов, — представился Олег на ресепшн своим новым именем.

Разумовский вошел в номер с сумкой и первым делом плюхнулся на диван в гостиной, вытянув ноги. Волков пристроил чемодан в углу, пересек помещение и оказался в светлой спальне с панорамным окном и плотными портьерами. Он тотчас же задернул их, проигнорировав выразительный вид из окна — фасад старинного здания в окружении пальм и деревьев — и повалился спиной поверх гигантской кровати, оставив ноги на полу и раскинув руки. «Выносливость подводит», — пробормотал он; сутки почти без сна, а до того — долгие часы за рулем измотали его. Олег все же смог заставить себя подняться, подойти к двери и запереть её изнутри, прежде чем вернуться в кровать и с наслаждением провалиться в сон.

Разумовский, который, наоборот, последнее время только и делал, что спал, остался предоставленным самому себе. Он побродил по номеру, постоял у окна и возле абстрактных картин, украшающих стены. Затем раскрыл сумку Волкова и извлёк из неё ноутбук. Подключившись к гостиничному интернету и настроив VPN, Сергей размял пальцы и надолго углубился в работу.

Олег проснулся посреди ночи, ощущая все прелести джетлага. Он потянулся, протер глаза и бесшумно шагнул к двери спальни. Остановился ненадолго, прислушался, но не услышал за дверью никаких звуков. Он повернул замок, толкнул дверь и быстро окинул цепким взглядом помещение. Сергей лежал в темноте на диване с ноутбуком, синий прямоугольник экрана освещал его лицо. Олег вздохнул с некоторым облегчением, но потом нахмурился:
— Кто разрешил брать ноут?

Разумовский немного опасливо прижался ближе к спинке дивана, но, несмотря на усталость, попытался объяснить с долей энтузиазма.
— Я всё думал про эти счета Хольта. Он говорит, что его подставили, а я ещё и ограбил. Сложно пройти мимо таких обвинений. Хочется соответствовать. Почти любой банк можно взломать за несколько дней, а чей-то аккаунт и быстрее. Я составил список этих подставных счетов и собираюсь опустошить их все.
— На самом деле украсть деньги, про которые он говорит, что их украли? — на лице Олега отразились удивление и интерес.
— Ну да, — увидев, что Олег смягчился, Сергей тоже расслабился. — Он же в этом меня и обвиняет, какова наглость.

Остаток ночи и следующий день прошли спокойно. Еду заказали в номер. Сергей немного подремал на диване и снова вернулся к работе. Волков не стал отбирать у него ноутбук. Он все еще выглядел настороженным, но уже не предлагал своему спутнику наручники или таблетки.

— Завтра я уезжаю, и неделю меня не будет, — объявил он. — Ты остаешься здесь.
— Целую неделю?
— Всего лишь неделю. Может, две. Постарайся сидеть тихо и никого не убить.
Сергей помолчал, поджав губы.
— Ты с этой дамочкой поедешь?
— Нет, она просто связная.
— А что у вас за история была? — не выдержал Разумовский.
— Ревнуешь? — хмыкнул Волков. — Мы с тобой тогда уже не поддерживали отношения. А Джессика… Секс по работе. Она это дело любит и умеет. В тех условиях это было… как поесть, когда ты голоден.

Разумовский явно загрустил. Волков посмотрел на него с легким вызовом.
— Какие-то проблемы? — спросил он.
— Нет, никаких. Но если тебе вдруг захочется… поесть, когда голоден… ты можешь прийти с этим не к Джессике, — сказал Разумовский и залился непривычный краской.
— Если бы я мог тебе доверять, — сказал Олег. — Если бы ты сам мог себе доверять.

Сергей опустил глаза.
— Я не могу. Но я уверен, что больше никогда не причиню тебе вреда.
— Хотел бы я верить. Но то, что произошло, выше моего понимания. И в Италии, и в Сибири. Тебе нужен хороший врач и правильные таблетки. Ты до сих пор не в порядке.
— Я знаю.
— Будет неплохо, если ты выяснишь этот вопрос на досуге между хакерскими атаками.
— Надо покопаться в базе данных в больнице Рубинштейна, — пробормотал Сергей.
— Это кто?
— Мой лечащий врач, — скривился Разумовский. — Тот самый, который заставлял бороться с Птицей. Он постоянно пичкал меня таблетками. У меня остался большой их запас в Венеции.
— Что-то не особо они тебе помогали, — заметил Волков.
— Возможно, без них было бы ещё хуже. Даже странно, почему я так мало помню… То есть, как будто должен помнить больше, но что-то ускользает.
— Попробуй повспоминать. Может быть, что-то полезное всплывет. И подбери себе лекарства. На случай, если я не вернусь — твои документы в столе.

…Сопровождение русскоязычного влиятельного и не совсем легального лица в Мексике было довольно скучным занятием по меркам Олега. Влиятельных лиц было трое — русский, американец и мексиканец, почти как в анекдоте. Со стороны каждого приехала немногочисленная, но хорошо подготовленная группа вооруженных бойцов. Они мрачно разглядывали друг друга, готовые вступить в схватку между собой или с новой силой, если такая появится и попробует сорвать тайные переговоры в Тихуане. Но всё прошло относительно спокойно — не считая мелкой стычки с участием алкоголя и разбитой бутылки-розочки. Волков благополучно вернулся в Мехико спустя 10 дней.

За это время он привык каждый миг быть начеку и открывать двери в помещения ногой, держа пистолет наперевес. Понадобилось усилие воли, чтобы не повторить этот трюк на рассвете при входе в гостиничный номер. Но интуиция говорила, что в этот раз неприятных сюрпризов не будет. Как он и ожидал, он нашел Разумовского спящим на огромной кровати в спальне в окружении пустых упаковок от десертов и газировки.

Олег прислонился к дверному проему. Напряжение последних недель только сейчас придавило в полной силу; одновременно с этим сердце тронуло иррациональное чувство, что он, наконец, дома.

Скользнув взглядом по голым коленкам, Олег прилег на кровать и она мягко прогнулась под ним. Сергей приоткрыл один глаз, придвинулся и уткнулся щекой в его макушку, положив руку на плечо. «Я становлюсь фаталистом» — пробормотал Олег и закрыл глаза.

Солнце разбудило их, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы и бросая полоску горячего яркого света на пол и на мятые простыни. Олег выполз из-под руки Серого. Заныла царапина повыше локтя — неглубокая, рядом с зажившим шрамом от пули, которая прошла навылет. Он стянул футболку, размотал бинт и отправился в душ.

Гель, бритва, зубная щетка. Теплые упругие струи воды приятно массировали плечи. Волков прошелся ладонями по своему телу, сжал в руках член и остановился. Странно было сейчас заниматься этим, когда рядом Сережа. «Я уснул рядом с человеком, который чуть не убил меня. Значит, можно всё?..».

Надев белый махровый халат с логотипом отеля, он вышел из душа. Сергей сидел на кровати, еще заспанный, и встретил его довольной улыбкой.
— Со счетами Хольта всё получилось, — сообщил он первым делом. — Все его выведенные бабки теперь наши.
Волков присвистнул.
— Мы снова миллионеры, и тебе не надо брать новые задания, — радостно продолжил Разумовский.
— Мы? — усмехнулся Олег.
— Конечно. Ровно половина на твое имя. Хочешь всё?
— Нет, — сказал Волков. — Пусть лежит. Но задание я закончу. У меня и так проблемы с репутацией, а этот заказ ещё относительно чистый.

Сережа вздохнул, но выглядел по-прежнему довольным.
— Как насчет таблеток и лечения, выяснил что-нибудь? — спросил Волков.
— Не особо, — Разумовский немного помрачнел и отвел глаза. — Я вскрыл базу данных больницы и достал свою медкарту, но они там по старинке всё хранят в бумажных папках. В карте ничего нет, кроме медзаключения.
— Ну что-то же про лечения ты должен помнить. Напрягись, это важно.
— Я не хочу! — воскликнул Сергей неожиданно нервно. Он помотал головой, потёр руками лоб, ненадолго отвернулся. — Не хочу ничего этого вспоминать.
Вернув взгляд в сторону Волкова, он вдруг встревоженно протянул руку.
— У тебя кровь! — он указал на пятно, которое расплылось по белоснежному рукаву халата.
Олег спустил халат с плеч и посмотрел на порез.
— Это ерунда, — сказал он. — Надо заклеить.

Разумовский не сводил глаз с его тела, разглядывая следы от пуль, затянутые кожей. Они были похожи на неровные резиновые заплатки: на руке, под ключицей, в районе живота… Зрачки Сергея расширились, а лицо медленно побледнело. Не выдержав, он закрыл лицо руками и судорожно вздохнул. Олег молча встал и отошёл к окну.
— Прости меня, — донесся с кровати всхлип.

Олег избавился от халата и натянул нижнее белье и футболку, чувствуя спиной чужой взгляд. Мышцы плавно двигались под кожей. Ткань облегала бедра.
— Одевайся! — бросил он затихшему Разумовскому.

Сначала они заглянули в ближайший магазин одежды, выбросив ту, что на них была, в мусорный бак у дверей. Затем Олег взмахнул рукой и поймал такси с характерной бело-розовой расцветкой — знакомство с городом началось.

Центр мегаполиса был шумным, неряшливым и живописным, застроенным зданиями в испанском стиле. Центральные туристические улицы заполняли машины и люди, вдоль тротуаров громоздились прилавки с национальной едой, на площадях под палящим солнцем выступали музыканты в сомбреро, перекрикивая уличный шум.
— Неприятный город, — заметил Олег. — Слишком много всего. Закончу с делами и переберемся в более приличное место.
Сергей согласно кивнул.

В уличной забегаловке под навесом они съели по порции тако, негласно соревнуясь, кто добавит в блюдо больше сальсы. Закончили вничью, но Олег при этом сохранил более спокойное выражение лица.

Вечером наступило время знаменитого мексиканского единоборства луча либре — чего-то среднего между вольной борьбой и театром. Волков и Разумовский сошлись, что в реальной драке любого из этих спортсменов ждёт поражение, несмотря на зрелищные трюки, которые те проделывали перед взбудораженными зрителями. Борцы по традиции выступали в цветных ярких масках по типу балаклав, которые полностью закрывали лицо.
— Мы попали на сходку мексиканских супергероев, — сказал Разумовский.
— Из мексиканских сериалов, — добавил Волков. — Да, кстати, — продолжил он. — Я планирую арендовать спортзал. Будем вместе тренироваться. Надо поддерживать себя в форме. Сергей посмотрел на него скептически.
— Не знаю, смогу ли…
— Тебе точно надо, спорт ставит мозги на место.

Вечер закончился далеко не спортивным ужином в местном ресторане: с горячими, острыми и жирными блюдами в сопровождении текилы. Сергей дегустировал коктейли, а Волков предпочел набор шотов с каймой из соли и ломтиками лайма.

В номер они вернулись уже за полночь. Сергей тенью скользнул в душ. Олег включил ночник и встал возле кровати, аккуратно прибранной персоналом и застеленной свежим бельем. Одной кровати на двоих. Выпитый алкоголь приятно грел желудок и расслаблял голову.

Шум воды за стеной затих. Сергей вышел в комнату с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, и посмотрел ему в глаза с молчаливым вопросом. Даже алкоголь не вернул ему его прежний задор, — отметил Олег, — даже осанка немного другая, неуверенная.
— Ложись здесь, — кивнул ему Волков. Сергей медленно проследовал к кровати, но задержался рядом с Олегом и провёл рукой по его груди. Капли воды еще блестели на его плечах. Потом плавно присел на корточки, поднял голову и потянулся руками к ремню. Олег тихо ахнул, когда руки Серого быстро избавили его от белья и коснулись кожи на внутренней стороне бедер, а губы обхватили член.

Он взял сразу глубоко, до самого горла, Олег сделал шаг назад, но руки Сергея держали его колени, не позволяя отодвинуться. Полотенце сползло на пол, оставив Разумовского обнаженным. Тело Волкова сразу отозвалось, и Сергей с трудом удерживал член, достающий до горла, но не отстранился. Пытаясь взять еще глубже, он давился, и Олег чувствовал спазмы его глотки. «Серый, подожди, я еще не был…» — сделал он последнюю попытку. Разумовский положил ладони на его бедра и подтолкнул к кровати, уговаривая сесть. Уже на кровати он продолжил стаскивать его джинсы, обнажил колено и прижался к нему губами, потянул штанину ниже, освобождая ноги, отшвырнул брюки и поцеловал верхний свод стопы. Пальцы нежно прошлись по ступням и икрам, массируя их, очертили коленную чашечку. Олег растерялся — Сергей не давал ему передышки, чтобы осмыслить происходящее. Он снова прошелся губами снизу вверх по его ногам и нежно прихватил яйца. Потом забрался на колени Волкова, расставив колени по бокам, смочил слюной его член, плюнул себе на руку и завел ее за спину.
— Серый, резинок нет… — Олег попытался ухватить его за локоть.
— Я чист, в СИЗО всех проверяют, — зашептал Сергей.
— А я…
— Мне все равно, — он прижал палец к его губам.

Осторожный и брезгливый, Олег никогда не позволял себе игнорировать презервативы. Исключения были редки и только с одним человеком. Сергей попытался насадиться, но отсутствие смазки доставляло проблемы, он ещё раз плюнул на свои пальцы и завел обе руки назад, раздвигая ягодицы, с усилием опустился вниз, и Волков почувствовал, что головка вошла. Лицо Сергея отразило боль и экстаз. Он схватил ртом воздух и всхлипнул, пытаясь опуститься ниже.
— Что ты делаешь, — забормотал Олег, попытался выбраться из-под Сергея, но тот ухватил его за плечи.
— Подожди, — шепнул Олег. — Я сейчас.

Он перекатился на край кровати, дотянулся до своей сумки и извлек оттуда пантенол.
— Давай, так будет легче, больше ничего нет.
Сергей вырвал тюбик из его рук, выдавил на пальцы. Зажмурился, сжал зубы и наконец насадился. Олег, лежа на спине, выгнулся и прикусил губу. Разумовский стал сразу двигаться, не давая никому из них времени привыкнуть. Сначала равномерно, почти плавно. Потом заметался, прижал руки к своему лицу, прикусил костяшки пальцев. Ускорился, увеличивая амплитуду. Когда двигаться еще быстрее стало невозможно, он наклонился над Волковым, разжал мучительно искривленные губы и выдохнул в лицо:
— Ударь меня. Сделай это, пожалуйста, мне сейчас очень надо. Ударь меня!
Олегу успокаивающе протянул к нему руки:
— Не надо, перестань. Не надо.
Сергей с досадой зашипел и откинулся назад, вцепился ногтями в свою кожу, оставляя на шее и груди полосы, стараясь расцарапать, разорвать ее. Олег мягко схватил его за руки, не давая причинять себе вред. Сергей притянул его ладони к своей шее, положил на свое горло.
— Тогда хотя бы так, — умоляюще сказал он, и Олег осторожно и плотно обхватил его шею.

Сергей держал поверх его рук свои и давил на них, продолжая двигаться и одновременно прижиматься к твёрдым ладоням. Мышцы внутри сжались сильнее. Олег стал с силой подбрасывать вверх бёдра, приближая их обоих к финалу. Сергей подался вперёд, чтобы усилить давление на горло. Когда Олег излился, Сергей отпустил одну руку вниз и быстро задвигал ею по своему члену, а второй продолжил держать ладони Олега на своей шее. Волков, ослепленный оргазмом, ненадолго уступил и с силой сдавил его горло, заставив Разумовского выгнуться в пояснице и тоже кончить.

Сергей рухнул на его мокрую грудь и обнял за плечи, пока Олег еще пульсировал внутри него, хватая губами воздух с хриплыми тяжелыми стонами. Он прижал Сергея крепче к себе, и тот вдруг затрясся в рыданиях. Олег обнимал его, а Разумовский, пытаясь бороться с истерикой, вцепился в свои волосы.
— Серый, не надо, — прохрипел Олег. — Всё будет хорошо, всё хорошо.
— Пожалуйста, прости меня, пожалуйста, — бормотал Сергей, гладя мокрыми от собственных слез ладонями его лицо, губы, щеки.
— Я простил тебя, давно простил, — шептал в ответ Олег, — с самого начала.


Часть 3
С головы доктора наконец сняли черный плотный мешок. Из-за жары в нем было мучительно душно, и, когда в легкие хлынул теплый и влажный воздух, Рубинштейну он показался свежее морского бриза. Пиджак он давно снял и потерял где-то во время многочасовой дороги из аэропорта. Когда-то белая и отглаженная рубашка была вся в грязных пятнах. Она насквозь пропахла гарью, потом и спертым складским запахом самолётного контейнера. Оглядываясь по сторонам и свободно дыша, Вениамин ощутил себя в раю. Он стоял на пороге виллы с террасой и белоснежными стенами, в окружении газонов, пальм и огромных цветущих кустарников.

Похититель с хриплым голосом подтолкнул его вперед. Доктор несмело вошел в просторный холл с терракотовыми каменными плитами на полу и погрузился в приятную прохладу. Кажется, в его мучениях наступила передышка.
— Олег? — прозвучал знакомый голос. Из глубины комнаты возник человек — Рубинштейн узнал бы его при любых обстоятельствах. Серёжа, с рыжими отросшими волосами, собранными в хвост, в свободной футболке с забавным рисунком и шортах до колена, остановился в нескольких метрах от них.

Усталость и апатия мгновенно слетели с доктора. Он жадно впился взглядом в своего бывшего пациента — как в уникальный экспонат, который когда-то с трудом добыл, ценил превыше всего в коллекции и самым досадным образом потерял. Серёжа закусил губу, развернулся и исчез в соседней комнате.
Олег толкнул доктора в ванную, подпер дверь снаружи и пошел следом за Разумовским.
— Серый?

Он подошел к другу, который стоял в гостиной у окна и угрюмо смотрел на раскидистые резные листья пальмы.
— Мы же по телефону договорились. Он полностью под контролем. Мы избавимся от него, как только он сделает свое дело.
Сергей продолжал молчать.
— Мне тоже не очень нравится эта затея, но это шанс. Прошел уже год, а ничего не поменялось. Ты сам не свой. Постоянные депрессии, слёзы, страхи. Таблетки или не помогают, или ты не можешь их пить. И врачи оказались бесполезны, потому что мы не можем рассказать им правду.
— Он опять будет заставлять меня вспоминать то, что я не хочу. Все эти теории, что нужно вернуться к болезненным воспоминаниям и пережить их вновь…
Олег заставил себя через силу улыбнуться.
— Не будет. Если тебе станет некомфортно, я живо это прекращу.
— Ладно, — Сергей потер виски. — Когда?
— Позже. Даже подонку типа него надо отдохнуть с дороги, — сказал Олег. — Пойду проверю подвал, запрем его там отсыпаться.

…Посредине гостиной стоял деревянный стол из темно-коричневого дерева с резными ножками. С правой стороны на стуле с высокой спинкой разместился Рубинштейн в своей неизменной белой рубашке, помятой, но тщательно выстиранной. Его чеховская бородка была снова аккуратно оформлена, щеки и шея выбриты. Дужка сломанных очков замотана скотчем. Так он мог бы выглядеть у себя на работе — если бы не наручники, висящие на запястьях. Прямо напротив него приземлился Сергей.

Год назад он пробовал принимать препараты на основе лития, которые они добыли без рецепта с помощью уговоров и нескольких купюр. В той же аптеке у растерянного фармацевта взяли пачку презервативов, но в ближайшие дни они не понадобилась. Сергей то лежал в кровати в забытьи, то мучался от тремора рук и дергающихся ног. Олег заставлял его есть и отпаивал кофе, Сергея рвало. Они договорились, что он потерпит побочные эффекты, которые, судя по инструкции, скоро должны пройти, и Волков опять на неделю укатил сопровождать своего временного босса. Через неделю Сергей был похож на тень и едва мог встать с кровати. Из-за тошноты он почти ничего ел. Больше эти таблетки они не трогали.

Антидепрессанты, прописанные местным врачом после консультации, на которой ему ничего не рассказали про пациента, просто не действовали. Настроение Сергея было всё таким же нервным и плаксивым, к этому прибавились проблемы с потенцией. Через два месяца отказались и от них.

— Итак, кроме нормотимиков и СИОЗС, вы ничего не принимали? — уточнил Рубинштейн.
— Нет, — буркнул Сергей.
— Что ж, я не удивлён. При лечении такого расстройства важнее всего квалификация психотерапевта. Специфических таблеток не существует. Хотя я и пользуюсь фармакологией в своей работе, но только для углубления гипноза, чтобы пациент не вышел… случайно… из нужного нам сценария. Олег, вы купили то, что я сказал? — спросил у Волкова доктор.

Олег вытащил из сумки несколько ампул и шприцы. Затем из неё же извлек пистолет и демонстративно засунул его себе за пояс. Сергей тревожно и нервно следил за приготовлениями.
— Мы все знаем и понимаем, что Птица опасен, — напомнил Рубинштейн.
— Да, — сказал Олег. — Серый, прости.
Он достал ещё одну пару наручников и подошел к Разумовскому. Тот посмотрел на него исподлобья, но позволил застегнуть браслеты.
— Прямо дежавю, — сказал он, глядя на сидящего напротив доктора. — Только в тот раз заключенным был я один.
— Вам нужно отмерить 1 мл, — сказал доктор Олегу. Волков порвал упаковку шприца, установил иглу и набрал нужное количество вещества.
— Рекомендую колоть в плечо, — подсказал Вениамин.
Олег с не очень довольным и слегка напряженным лицом закатал рукав Сережиной футболки. Вскоре лицо Разумовского расслабилась, а глаза слегка закатились.

Олег, все еще хмуря брови, кивнул доктору, предлагая начать. Рубинштейн откашлялся и поправил скованными руками воротник рубашки.
— Настоятельно прошу вас не вмешиваться без крайней необходимости, — прошептал он Олегу. — Это может быть нехорошо для его душевного состояния. Сергей, — произнёс он четким низким голосом, — настало время нашего очередного сеанса. Я попрошу вас расслабиться и следить за дыханием…

Ритмичная речь, ровный голос и ключевые фразы углубляли транс. Глаза Разумовского полностью закрылись, дыхание замедлилось. Доктор взял небольшую паузу, а потом сказал:
— Я хочу поговорить с Птицей.
Олег напрягся, сам Рубинштейн тоже. Сергей остался спокойным.
— Это невозможно, — сказал он. — Он погиб.
— Как это случилось? Опишите в подробностях все, что помните.
— Я помню кровь. Очень много крови, — забормотал Сергей. Олег сжал кулаки.
— Так жарко, что она испаряется и мне трудно дышать. Вижу огромную фигуру. Это древнее божество.
На его лбу выступил пот, пальцы задрожали.
— Огромная чёрная фигура с горящими красным светом глазами. Его зовут Кутх. На нём броня и ожерелье из птичьих черепов. От него пахнет землёй и тлением. Кровь затекает в горло и меня тошнит. Я цепляюсь за островок из человеческих костей. Все тело липкое… Он что-то хочет от меня, а Птица пытается защитить. Он всегда пытался меня защитить… — голос Сергея дрогнул и он закашлялся, как будто что-то на самом деле душило его.
— Мне восемь лет, я лежу в кровати. Вокруг много других кроватей, и на всех спят дети. Я не могу спать, потому что боюсь, что они что-то сделают со мной во сне. Обольют водой. Оставят жвачку волосах. Они дразнят меня девчонкой, потому что я ненавижу стричь волосы. Рядом сидит он, гладит меня по волосам. Он очень красивый. У него чёрные перья и огромные крылья. Он защитит меня от всех. Он расскажет, как отомстить им. Он знает, как пробраться на кухню и достать нож, который теперь всегда лежит у меня под подушкой.
Сергей снова выдохнул и тон голоса изменился, стал тише.
— Птице ничего не страшно. Его чёрные крылья всегда за моей спиной, они закроют меня и от пули, и от страха. Он хотел защитить меня от Кутха, но Кутх поглотил его. Я остался один, безоружен и уязвим. Горячий ветер бьет в лицо. Тошнота. Мне кажется, что моя кожа трескается от этого сухого жара и пепла, смешанного с кровью. Я больше ничего не хочу, я хочу чтобы это закончилось.

— Хватит, ему плохо, — шепотом сказал Олег. Рубинштейн кивнул.
— Сергей, слушайте мой голос. Вы в безопасности. Вы медленно уходите оттуда. Вы поднимаетесь все выше и выше. Ваше дыхание спокойное и лёгкое, вы видите солнце, вы чувствуете свободу в теле.
— Попробуем по-другому, — прошептал доктор Олегу.
— Сейчас я попрошу вас вспомнить, когда вы испытывали максимальное счастье. Самое лучшее из всех чувств.
— Олег, — сказал Сергей, и его губы тронуло подобие улыбки.
— Я говорю про другое чувство, — сказал Рубинштейн, не подавая вида, что заметил смущение Волкова. — Я говорю про чувство мести, про расправу над вашим врагом, которую вы желали больше всего в жизни. Вспомните Игоря Грома. Вспомните, как вы отомстили ему.
— Я помню, — сказал Сергей с закрытыми глазами, но никакого особенного счастья не отразилось на его лице.
— Расскажите, что вы чувствуете?
Разумовский некоторое время молчал.
— Ничего. Я не чувствую ничего. Мы с Громом квиты. Нам больше нечего делить.
— Что вы чувствовали, когда отомстили ему?
— Я был рад.
— Вы рады до сих пор, не так ли?
— Нет. Я не чувствую радости. Гром не убил меня, когда была возможность. Может, он смог увидеть, что я не такое уж чудовище? Может, он понял, что на самом деле это не я убил его друзей? Хотя как он мог это понять? Я не знаю. На него тоже повлиял Кутх. Я надеюсь, что больше никогда его не увижу.

Доктор наклонился к Олегу зашептал:
— Я думаю, на сегодня достаточно. Предварительные выводы я сделал, но хотел бы обсудить с вами наедине.
— Сергей, слушайте мой голос. Вы медленно возвращаетесь в реальный мир. Вы поднимаетесь все выше, глаза медленно открываются, вы просыпаетесь…

Олег помог Сергею встать, отстегнул наручники и уложил на диван здесь же, в гостиной. Взяв за плечи Рубинштейна, он повёл его в подвал.

Окон в подвале не было, но обстановка была сносной. Имелся матрас с подушкой и постельным бельем, минимальные удобства, стол, стул и даже пачка старых газет на английском.
— Ну и какие выводы? — спросил Олег. — Птицы нет?
— По крайней мере, он себя не проявляет. Игорь Гром всегда был для него надёжным триггером. Однако… Такой характерный бред может быть серьёзным симптомом шизофрении. Другой врач так бы и сказал. Но исходя из опыта, я не делаю скоропалительных выводов. Дело в том, что слишком много из того, что он описал, соответствует описаниям Грома. Это видение, Кутх. Я это уже слышал.
— Это не шизофрения. Я тоже собственными глазами видел достаточно, чтобы верить ему.
— Бывают, конечно, случаи, когда галлюцинации удивительным образом совпадают у разных людей. Игорь Гром и ваш друг тесно связаны, теснее чем кажется. Фактически, они прошли по одному пути, но с разными результатами. Мне, как ученому, невероятно повезло, что я мог изучить этих людей.
— Мне не интересны твои исследования. Мне интересен результат. Мне нужно знать, что Птицы точно нет. И чтобы ты вернул его изначальную личность.
— Ну, предварительно мы можем сказать, что птицы действительно сейчас нет. И я попробую помочь с восстановлением цельности личности. Но какая награда ждёт меня за это? Смерть на чужбине?
Олег задумался.
— Нет. Если сделаешь всё как надо и не будешь выёбываться, можешь катиться, куда хочешь.
Рубинштейн кивнул.

Олег вернулся наверх и подошел к дивану, на котором всё ещё лежал Сергей. Рыжие волосы разметались по подушке. Он казался спящим, и его лицо было довольно спокойным. Олег печально разглядывал его некоторое время, потом развернулся и направился в спальню. Он сбросил с себя вещи, переоделся в плавки, накинул на плечо полотенце и вышел на террасу. Прошёл голыми ступнями по нагретому камню вдоль бассейна. По голубой глади плавала пара зеленых листьев, вокруг них покачивались отражения пальмовых ветвей и кустов цветущего шиповника. Олег швырнул полотенце на шезлонг, сделал глубокий вдох и нырнул головой вперёд в прохладную воду.

…На следующий день психологический сеанс повторился. Врач и пациент снова сидели за столом в наручниках друг напротив друга. Сбоку разместился Олег со лекарствами наготове и пистолетом в кармане. Разумовский накануне весь вечер был молчаливым и грустным. Он спросил Олега о выводах доктора, получил ответ, что Птица никак себя не проявляет, кивнул и почти весь день провёл, уткнувшись в монитор.

— Я снова приветствую вас… — начал доктор, когда вещество, ускоряющее погружение, подействовало.

— Я вижу вокруг пустыню, — описывал Сергей. Голос его был ровным и безэмоциональным. — Коричневая земля, очень сухая, покрытая чёрными трещинам. Здесь нет ни одного живого растения, только сломанные ветки и белые кости птиц, нагретые солнцем. Обрыв — и за ним снова выжженная земля. Так пыльно, что не видно солнца, но оно всё равно греет и этот пылевой туман очень горячий, раскаленный. Я вижу какие-то очертания. Я подхожу ближе, это два обгоревших каркаса дверей, но самих дверей больше нет. Когда-то одна из них была белой, а другая чёрный, теперь они обуглены огнём и почти одинаковы. Я больше никого не вижу. Ничего нет, кроме сухого песка, который скрипит под ногами и на зубах. Я иду дальше и дальше. Не вижу горизонта из-за тумана, только холмы и ямы, никакого следа жизни… Нет, есть! Я вижу фигуру впереди, на самом высоком холме! Я бегу ближе, пытаюсь различить, кто это. Это птица…

Олег и Рубинштейн синхронно вздрогнули, раскрыли рты, напряглись и подались вперед. Сергей продолжал:
— Птица, нет… Просто силуэт птичьего клюва. На нем маска чумного доктора. Он стоит на холме, его плащ развевается по ветру. Он куда-то смотрит и я знаю, что там уже не пустыня. У него всё получилось, он очистил свой город. Он настоящий герой, жестокий, но справедливый. Граждане превозносят его. Он не совершил тех ошибок, которые сделал я. А может, это я и есть? Я должен добраться до него. Гора слишком крутая, камни падают из-под ног. Скользит раскалённый песок, его больно касаться руками. Я пытаюсь забраться вверх… Ааа… Я падаю! Песок прямо в горле. Удар в висок… я не могу пошевелиться… ничего не вижу. Кажется, я сейчас умру… какая ирония… слишком рано…

— Сергей, вы медленно возвращаетесь… — произнес Рубинштейн, не дожидаясь приказа Олега.
— Нет, я не хочу уходить. Я должен добраться до него… должен с ним поговорить. Я должен исправить то, что у меня не получилось, взять реванш!
— Сергей, слушайте мой голос. Вы уходите. Поднимаетесь на уровень выше. Чей это был голос? Чье желание? Это Птица? Это он хочет реванша?
— Нет, это я. Я этого хочу.
Олег с удивление видел, что лицо Сергея будто бы изменилось. Печальное и усталое выражение, к которому Олег уже давно привык, покинуло его, линия губ стала жёстче, челюсть слегка напряглась.

Олег отвёл доктора вниз. Когда он вернулся в гостиную, Сергей, взлохмаченный, сидел на диване и протирал глаза. В нем определённо что-то изменилось.
— Ты как? — спросил Олег.
— Получше, — сказал Сергей. — Чертов доктор может, когда хочет.
— Посмотрим, как дальше пойдёт, — Волков по привычке не проявлял преждевременного оптимизма.
Сергей поднялся, скрылся на кухне и шумел там, звеня ложками и хлопая дверцей холодильника.
— Давай, что ли, в спортзал съездим, — он появился в гостиной, держа в руках ведерко мороженого.
— Эй, неужели ты первый это предложил. С ума сойти.
Сергей задумался.
— Правда? — он подошел к зеркалу и критически осмотрел себя. — Когда-то я был в лучшей форме.
— Когда тренировался как следует. А теперь мне приходится чуть ли не заставлять тебя. Полчаса и ты выдыхаешься. Вес нормальный взять не можешь.
— Уверен, что это изменится, — сказал Разумовский. — Погнали! Сегодня я за рулём.

Вскоре автоматические ворота виллы раскрылись, красный мерседес резко выкатил на залитую солнцем улицу и с ревом свернул за поворот. Мимо роскошных особняков, прямо в соседний район с чахлыми деревьями, растущими вдоль заасфальтированной улицы, мимо немногочисленных машины, скутеров и обшарпанных стен с безвкусными вывесками магазинчиков.

Спортивный зал в старом двухэтажном сером здании выглядел непрезентабельно, зато принадлежал только им. Волков взял его в долгосрочную аренду целиком. Это был довольно убогий с виду грязноватый фитнес-клуб наподобие дворовых качалок на их родине. Они могли приходить тренироваться в любое время дня и ночи, а владелец обеспечивал уборку.

Сергей подъехал, заскрипев тормозами, и в одно движение припарковался задним ходом. Раздался скрежет металла.
— Упс, — сказал Разумовский. Волков закатил глаза.

Внутри клуба они врубили свет и кондиционер. Волков переоделся в раздевалке, довольно неприглядной, как и всё в этих бедных районах — стены снизу были окрашены тёмно-зелёной краской, а сверху побелены. Вешалка для одежды протянулась вдоль стены. Ряды шкафчиков стояли вдоль другой стены и посередине, разделяя помещение на две части. Сергей сразу прошествовал в зал и переоделся там.

Тренировка и правда вышла ударной. Разумовский с энтузиазмом взялся за дело, от его прежней апатии не осталось следа. Олег лишь посоветовал ему не брать непривычный вес. Тот согласился, но всё равно сделал подходы на каждую группу мышц и становую тягу с блинами на штанге. Через час оба были мокрые насквозь, несмотря на кондиционер.

Разумовский первым отправился в душевую. Когда Олег зашёл следом за ним, тот уже успел помыться и переодеться.
— Почему ты всегда одеваешься здесь, а не в раздевалке? — поинтересовался Волков.
— Она меня бесит, — ответил Разумовский. — Эстетически.
— Ну, мы сюда приходим не за эстетикой. По-моему, в этой дыре вообще ничего эстетического нет.
— Кроме нас, — подмигнул ему Сергей и выскользнул из душевой. Он торопливо миновал раздевалку и вышел на улицу. Волков застал его придирчиво рассматривающим царапины на красном бампере машины, притёртом о столб гидранта.
— Бронированный мерс. Защищен от пули, но не от парковки Разумовского, — задумчиво сказал Олег.
— Съездим в сервис, делов-то! — весело ответил Сергей.

…Утро началось с запахов цветов, умытых ночным дождем и солнца, пробивающегося сквозь зелень под окнами. Лучи падали на пол через тонкую щель между тяжелых штор, которые закрывали панорамное окно в половину стены спальни. На огромной кровати с мягким изголовьем в беспорядке лежали тонкие одеяла, на полу валялось несколько подушек и мятая одежда.

Сережа потянулся и тут же застонал от боли в мышцах — слишком интенсивный тренинг вчера в спортзале не прошел даром. Волосы наполовину закрывали лицо, он щурился со сна. Его губы, как и соски, всё еще были красными и припухшими, в уголке рта кожа треснула и горела маленьким красным пятном. Олег сел на кровати, потянулся, расправил широкие плечи, вдохнул полной грудной клеткой. Шею и ключицы Волкова покрывали бордовые отметины — следы засосов и поцелуев, и еще больше таких следов было на внутренней стороне его бедер, вперемешку с аккуратными, но четкими следами зубов. Один особо выдающийся след от укуса виднелся на левой ягодице.

Волков подошел к окну и распахнул шторы. Солнечный свет залил его обнаженное тело, очерчивая силуэт белыми бликами. Сергей прикрыл глаза ладонью. Волков отыскал среди разбросанных на полу вещей свою майку и шорты, натянул их, кивнул Сергею и покинул комнату. Разумовский подтащил покрывало к себе, завернулся в него и подтянул колени к груди.

На завтрак Олег с флегматичным и довольным видом готовил тосты с тунцом, авокадо и яйцами пашот. Остро наточенный нож из дамасской стали блеснул на солнце и ловко рассек спелый мягкий плод на две части. Потом врезался в косточку — один поворот, и косточка на лезвии оказалась извлечена из половинки авокадо. В огромной кастрюле уже кипела вода, куда, закрутив воронку, Олег одно за другим влил два яйца.

Из-под огромной кофемашины он вытащил чашку свежего кофе и разогрел в микроволновке пиццу из ресторана — это был завтрак Рубинштейна. Готовить ему своими руками Олег брезговал. Но в качестве исключения впервые за три дня заварил кофе.

Сергей всё не показывался; он часто вставал поздно и спал намного больше, чем в те годы, когда Олег знал его раньше.
— Я же говорил не брать такие веса, — с этими словами Волков вошёл в спальню. — Идём есть!
Сергей, закутанный в покрывало, слегка пошевелился и что-то неразборчиво пробормотал в подушку. Олег подошел ближе и навис над ним.
— Серый, ты заболел?
— Нет, — глухо сказал тот. — Пожалуйста, задёрни шторы.
Рот Олега приоткрылся, брови нахмурились, он горько выдохнул и сжал кулаки.
— Опять… Ну ничего. Сеансы действует. Надо продолжать работу. Давай поедим, и я извлеку доктора.
— Нет, только не сейчас. Я не могу. Я не вынесу этих качелей. Сначала просвет, а потом намного хуже, чем было.
Олег закрыл шторы.
— Серый, пойдём. Только получаться стало.
— Давай позже. Я не могу… — пробормотал Разумовский.

Его порция завтрака так и осталась нетронутой. Солнце лениво плыло по небу, день тянулся медленно. Тени деревьев и пальм ползли по газону и каменной плитке дорожек. Приходил чистильщик бассейна. Олег перекинулся с ним несколькими словами на испанском из тех ходовых фраз, которые успел выучить. Он даже некоторое время стоял возле запертой двери в подвал, размышляя, не поговорить ли с доктором — он и сам не знал, по делу или просто потому, что впервые за долгое время нуждался в общении с кем-то. В районе обеда Сергей выполз на кухню, съел пиццу, которая отводилась Рубинштейну, и вернулся в кровать. Олег вышел на улицу и хлопнул дверцей мерседеса — с мягким приятным клацаньем она закрылась. Мотор затарахтел, машина выехала за ворота.

Солнце нещадно палило, прогревая воздух до +35°. Кондиционер работал на полную. Закончились шикарные виллы. Широкая гладкая дорога шла через зону отелей — огромных белоснежных зданий, так непохожих на типичные мексиканские строения даунтауна, которые занимали основную часть города. Вдоль дороги лежала ослепительная бирюзовая гладь океана. В пик жары улицы были немноголюдны, автомобили редки. Волков надавил на газ и машина, игнорируя все ограничения скорости, понеслась дальше, по длинному тонкому полуострову с океаном по обе стороны, застроенному гостиницами и развлекательными заведениями.

Он вернулся, когда солнце уже начало клониться к горизонту, но жара еще не спала. Лучи падали отвесно и заглядывали в окна гостиной. Волков включил кондиционер. Он обнаружил Сергея до сих пор в спальне, опять задремавшим, в тёмном шелковом халате и с телефоном в руках.
— Пойдём. Прошу тебя.
Он наклонился и мягко потянул друга, подхватив подмышки, прижал его грудью к себе и осторожно спустил с кровати. Поставил на ноги, поправил на плечах халат и пояс. Положил руку на плечо и аккуратно, но настойчиво повёл в гостиную. Не предлагая больше никаких наручников посадил на стул и отправился за доктором.

Вениамин не ленился на каждый сеанс надевать свою рубашку, которую старательно стирал вручную, хоть и не имел возможности отгладить. Доктор, как и Сергей, заботился о своем внешнем виде, несмотря ни на какие стесненные обстоятельства.

Олег не торопился доставать лекарства. Он переплел пальцы и серьезно посмотрел на Рубинштейна.
— С Птицей мы разобрались. Теперь расскажи, как возникла вторая личность и что с ней делать.
— Эта личность должна была помочь бороться с Птицей, — ответил доктор.
— Почему он застрял в ней?
— Я полагаю, из-за пережитого стресса. Всё, что с ним случилось, не прошло бесследно. Сергей не может больше сбежать в состояние Птицы. Поэтому сбегает, куда может.
— Ты создал эту личность? Как?
Доктор замотал головой.
— Я не создавал ее. Я ее, скажем так, обнаружил. И обратился к ней.
— Серый, это правда? — Волков повернулся к другу.
— Я не знаю. Я почти ничего не помню, — ответил тот.
— А под гипнозом вспомнишь? — Олега достал шприц и спустил рукав с его плеча, чтобы сделать укол, случайно обнажив яркий след ниже ключицы. На его собственной шее явно виднелись отметины от слишком яростных поцелуев, но Волкову уже было все равно. Сергей поморщился, когда игла воткнулась в мышцу.

— Я хочу, чтобы ты снова сделал его самим собой, — обратился Олег к Рубинштейну. — Каким он был раньше. Каким он был вчера.
— Я попытаюсь, — доктор явно нервничал, ощущая, что ставки высоки. — Но… Олег, вы можете на время нас оставить? Я даю слово, что так работа будет эффективнее.
— Нет, — безапелляционно ответил Волков.
Вениамин тяжело вздохнул.

— Сергей, я снова приветствую вас… Давайте сконцентрируемся на дыхании, — размеренно произнес он. — Сегодня нам придется работать с негативными чувствами… Я попрошу вас вернуться к не очень приятным воспоминаниям. Возможно, тогда вы чувствовали себя беспомощным и одиноким. Возможно, вам казалось, что все против вас и насмехаются над вами. Вас поглощало чувство вины и стыда. Вы были ребенком…

Доктор продолжал говорить. Разумовский опустил плечи и голову, обхватил пальцами виски и наклонился вперёд. Его помутневшие голубые глаза смотрели куда-то в пустоту, ресницы увлажнились. Олег с непроницаемым лицом следил за всем происходящим.
— Нет, — забормотал вдруг Сергей, — пожалуйста, не надо. Не отправляйте меня туда. Я ничего не сделал. Не надо, за что, я же ничего не сделал!
— Сережа, слушай меня! Я не прошу тебя остаться там. Наоборот, мы возвращаемся туда только чтобы закрыть эту дверь. Ты уснёшь очень крепким сном. Мы найдем для тебя место, которое тебе понравится и где ты будешь безопасности…
— Нет! — Разумовский дернулся и попытался выбраться из-за стола, но Олег крепко и осторожно схватил его за руки, удерживая. — Я не вынесу это еще раз!
— Серега, успокойся! — воскликнул Волков. — Что ты с ним сделал? Говори, подлец! Серый, что он с тобой делал?
— Он… я… не помню…
— Вспоминай! Вспоминай всё!
— Прекратите, — шипел доктор, — вы ему навредите.
— Вредитель здесь только один! — сверкнул глазами Волков и наставил на доктора дуло.
— Или сейчас он всё вспоминает, или я прострелю тебе колено.
— Сергей… Сережа, ты должен вспомнить… для чего мы это делали. Чтобы бороться с Птицей. Я разрешаю тебе вспомнить… Вспоминай!

Сергей вдруг раскрыл рот и часто задышал, зажмурил веки.

Сквозь красную пелену перед глазами проступили очертания темного каменного подвала. Голос Рубинштейна доносился откуда-то сверху.
— Вдох, выдох… Выдох и вдох. Теперь представь себе отдельно ту часть личности, которая совершала убийства, которая жаждет крови и власти… пусть она появится рядом с тобой. Как она выглядит?

Он был восхитительно красив и опасен — человек-птица из детских рисунков и снов, из утренней дымки на границе сна с явью. Защитник и покровитель, жестокий и умный. У него, укутанного в мантию из перьев, были острые черные когти на пальцах, огромные отливающие металлом крылья, хищная улыбка и желтый блеск в глазах.
— Отлично, — гремел голос доктора, — а теперь борись с ним! Борись с ним, Сергей! Покажи ему, что ты против, что он больше не имеет над тобой власти!

И он действительно замахнулся, попытался ударить это красивое лицо, которое тут же исказилось усмешкой и захохотало.
— Ты жалок! — ответный удар свалил Сергея с ног; он поднялся, чувствуя на губах вкус крови, сжал кулак и сделал повторную попытку.
— Как ты смеешь даже думать, что можешь идти против меня? — сказал Птица.

Сергей упал на спину от нового сокрушительного удара в грудь, и противник навис над ним, впился когтистыми лапами в запястья и прижал их к полу. Приблизил лицо с темно-желтыми, как у ворона, глазами, облизнулся и оскалился. Сергей стиснул зубы, свел брови и попытался скинуть Птицу, оторвать от пола руки, которые тот крепко сжимал — это почти получилось и даже как будто озадачило его двойника. Воспользовавшись его замешательством, Сергей резко ударил головой вперед, как учил когда-то Олег, и чего уже много лет не приходилось применять на практике. Птицу мотнуло назад, Сергей смог сбросить его с себя и вскочить на ноги.
— Не смей больше прикасаться ко мне. Я здесь хозяин! — крикнул Сергей. Птица гадко оскалился и засмеялся, даже как будто радуясь его сопротивлению.
— Кажется, ты начинаешь понимать, Сережа. А мы ведь так хорошо жили вместе… к такому успеху пришли.

Птица встал и медленно обошел Сергея полукругом. Черное оперение подобно старинному плащу стелилось по каменному полу. Вдруг его взгляд стал почти нежным, он протянул руку и мягко коснулся щеки Сергея, обвел пальцем линию челюсти, зарылся в волосы и погладил ласково, как в детстве.
— А может, теперь нам будет даже проще вдвоем? — промурлыкал он. Сергей распахнул губы, в сомнении глядя на него.
— Не слушай доктора. Что он там говорит? Бороться? Ха-ха, — смех его звучал мелодично, как колокольчики. — Неужели он думает, что со мной можно бороться? Неужели ТЫ думаешь, что со мной можно бороться? — ласковая рука на затылке сжалась в кулак, стиснула волосы и с силой дернула вниз, свалив Сергея с ног и с размаху впечатав его лицом в пол. Птица присел рядом на одно колено, прижал рукой затылок и не давал подняться. По камню поползла кровь.
— Даже не думай, — прошипел он.

— …Так себе из вас специалист, доктор, — насмешливо сказал Сергей после сеанса, улыбаясь и слизывая с губ кровь, которая текла из носа. Глаза его отливали желтым. — А каких-нибудь работающих методик вам не завезли?

Рубинштейн не оставлял попыток подавить обнаруженную субличность, но Птица с каждой встречей как будто обретал все больше самостоятельности. Из воображаемой картинки, из полуосознанного сна он вскоре научился выбираться наружу и теперь появлялся даже наяву. Скалился на прогулках в тюремном дворе в озлобленные лица заключенных, глумился над профессором и сочинял идеи мести Грому с жестокими и жуткими подробностями. А иногда в голове становилось легко и туманно, и Разумовского охватывала ослепительная ярость вперемешку с лихорадочным весельем, когда так легко казалось отнять чужую человеческую жизнь — если бы только не оружие, решетки и конвой вокруг. Знакомая эйфория, но Сергей уже понимал, что не естественная.
— Ты должен бороться, — настаивал Рубинштейн, и он боролся, сколько мог, иногда с переменным успехом, но каждый раз заканчивался поражением. Выходя из очередного сеанса под смех Птицы, похожий на карканье ворона, он часто находил у себя настоящие синяки и ссадины; а иногда, как в первый раз, из транса выходил уже не совсем он.

А потом… сумасшедший клекот, черные крылья в истерике бьющиеся у лица, чужие грубые руки на теле, собственные волосы лезущие в рот, стены раздевалки, окрашенные темно-зеленой краской, ряды шкафов и вешалок, лезвие ножа у лица, бесконечная истерика обезумевшего от стыда и ненависти Птицы — и снова лезвие ножа, другое — ночью, в руках дегенерата, успевшего только произнести «привет от Гречкина-старшего». Сережа любил ножи и умел с ними управляться, редко когда встреча с ножом оканчивалась не в его пользу.

После этого его заперли в одиночке в смирительной рубашке. Начались совсем другие сеансы, по окончании которых Сергей обнаруживал себя плачущим, раздавленным, беспомощным и жалким. Зато Птица ненадолго затихал, исчезал, временно не беспокоил. А потом возвращался — еще более жестоким, злым и радикальным. С каждым разом всем более страшным.

— …Плохо, очень плохо, Сережа! Ты опять не справился! — бушевал Рубинштейн. — В прошлый раз ты продержался полчаса, а сегодня всего 10 минут! Кажется, ты и есть то ничтожество, каким называешь себя. Это и есть твое истинное лицо, а не Птица! И я добьюсь, чтобы оно вытеснило Птицу навсегда. Ради твоей же пользы!

Попытки вытеснения приводили Птицу в бешенство, заставляя сильнее сопротивляться и нападать. Чем дольше длились сеансы, погружающие Разумовского в отчаяние и ненависть к себе, тем яростнее сопротивлялся Птица в ответ; тем меньше места оставалось для изначального Сергея. Ослабленный и измотанный постоянными эмоциональными качелями и метаниями из одной крайности в другую, он уже не мог бороться.

— …Чем сильнее тянул на себя один, тем сильнее сопротивлялся другой. И тем меньше оставалось от настоящего меня, — шептал Разумовский, не открывая глаз. Олег и Вениамин слушали его в гробовом молчании. — У меня больше не было сил. Птица брал верх. И врач не мог этого не видеть. Не было никакого «безопасного проживания травмы», как он говорил, наоборот. Он не лечил меня, а использовал эти воспоминания для наказания и контроля.

— Увы, я слишком поздно понял ошибку, — прохрипел Рубинштейн, — я правда хотел помочь тебе, но не успел. Ты покинул тюрьму прежде, чем я смог всё исправить.
— Сомневаюсь, — произнес Олег, — что ты собирался что-то исправлять. — После Сергея ты продолжил эксперименты на других людях. В подвале госпиталя содержались больные, которых ты точно так же «лечил», пока они не потеряли рассудок.
— Вы всё не так поняли! — в очередной раз воскликнул Рубинштейн.
— Да нет, я как раз наконец всё понял, — сказал Олег. — Почему он бил зеркала и пил таблетки, а потом всадил в меня обойму. Очень хорошо понял. Док, испытаем удачу? Как думаешь, а ты выживешь после пяти пуль?

— Ол-лег, вы же обещали! — взмолился Вениамин. — Мы еще не закончили! А если вы меня убьете, и понадобится новый сеанс? Кто вам поможет? Ваш друг, увы, болен… мы можем добиться стойкой ремиссии, но такие вещи не проходят бесследно, и кто знает, чем могут обернуться! Неужели вы не хотите, чтобы я остался жив… ну просто на всякий случай?
— Ты изворотливый гад, — хрипло сказал Олег, опуская оружие.
Вениамин вытер ладонью пот со лба, хотя в помещении работал кондиционер.

— Сергей, — с тяжелым усилием, но пытаясь звучать бодро, начал Рубинштейн, — давай мысленно вернемся к тому образу, когда ты был ребенком. Вообрази его себе… и представь, что на этот раз ты, взрослый, рядом. Не Птица, не кто-то второй, а лично ты. Обними его, возьми за руку и пообещай, что защитишь. Потом представь себе свою вторую, слабую личность. Представь, что ты ведешь его в безопасное защищенное место, где можно надолго погрузиться в сон, где его никто не побеспокоит…

Рубинштейн говорил, и лицо Сергея становилось то печальным, то гневным, то неожиданно спокойным и задумчивым. Солнце опускалось за горизонт. За окном наступали быстрые густые мексиканские сумерки.

Когда доктор закончил говорить, Олег выдохнул и опустил плечи, будто на него навалилась огромная усталость. У Рубинштейна тоже на последних словах заплетался язык. Сергей медленно открыл глаза. Он казался оглушенным и немного потерянным.

— Так вот как всё было, — тихо произнес он, — вот как появился Птица и тот, второй. Тюрьма, лечение, раздвоение личности, и… о боже, — он запнулся, густо покраснел, растерянно посмотрел на Олега и доктора, будто не веря собственным воспоминаниям и закрыл лицо руками. — Блядь…
— Всё в порядке, Серый, — Олег положил руку на его плечо. Тот отрицательно помотал головой, не отрывая ладони от лица.
Наступила тишина. Разумовский встал и, пошатываясь, вышел на улицу.

Волков проводил доктора в подвал и направился следом. Разумовский сидел на ступеньке террасы возле бассейна, в своем темном узорчатом халате, задумчиво подперев кулаками подбородок и тоскливо глядя на подсвеченную маленькими круглыми фонарями воду. Волков опустился рядом и поджег сигарету. Они долго молчали. Из сада доносился стрекот цикад. Дым в воздухе смешивался с душистым запах цветов, которые пахли только на рассвете и на закате.
— Ну что?! — раздраженно прервал молчание Разумовский.
— Да ничего, — спокойно ответил Волков. Сергей выдохнул и как-то обмяк.
— Конечно, мне очень неприятно. Узнать, что тот, кто должен был тебя лечить, вместо этого доломал тебе кукуху. И то, что случилось в тюрьме… Ты же понял. Как же тошно…
— Рубинштейн мне сказал. Еще раньше, — нехотя произнес Олег.
— Зачем? — скрипнул зубами Сергей.
— Пытался свалить на это ухудшение состояния, а не на свои методы.
Сергей угрюмо смотрел на воду. Его брови хмурились, пальцы теребили пояс халата.
— Это надо осмыслить, — сказал он с усилием.
Волков кивнул.

Уснуть было трудно, Олег долго ворочался, открывал и закрывал окна. Сергей отправился ночевать в одну из спален их просторной виллы — их было достаточно, не считая той, что Сергей оборудовал под мастерскую и завалил инструментами и гипсом для создания скульптур. Олег не тревожил его, прекрасно понимая, что тому необходимо время наедине с собой. Это не было редкостью в их отношениях. Куда сложнее было решить, что делать со злосчастным Рубинштейном. Гнев и злость на доктора смешались с раздражением из-за невозможности уснуть. Закрывая глаза, Олег представлял: вот он берет пистолет и спускается вниз, одну за другой считает ступеньки под ногами, включает свет. Рубинштейн спит на своем матрасе. «Извини док, мы решили нанять другого психотерапевта». «Алло, нам нужна клининговая бригада для загрязнений особой сложности».

Но что, если Сергею снова станет хуже и ему действительно никто не сможет помочь? Значит, доктора имеет смысл оставить при себе? «Ладно, тварь. Ты любил держать людей в подвале, вот тебе упаковка витамина Д, солнечный свет ты будешь видеть нечасто».

Или всё же дать ублюдку шанс? «Надеюсь, ты знаешь испанский, он пригодится тебе, когда ты будешь драться с местными бомжами за огрызки кактусов». «О нет, конечно я не знаю испанский! — восклицает воображаемый Рубинштейн на грани сна и яви, — Только английский, и его хватит чтобы обратиться в полицию и сдать двух международных террористов, ведь я к счастью не международный и не террорист, и в розыске лишь в России».
«Если они тебе поверят. А пока они разбираются, я успею пустить тебе пулю в лоб».
«Если рука не дрогнет после твоих собственных пяти пуль».
«У Серёги не дрогнет».
«Если он к тому времени снова не впадет в депрессию».

Не то, опять не то. Неужели придется поселить его по соседству и выдать полный пансион? «Прекрасная идея! Я продолжу наблюдение за моим любимым пациентом, незаметно поставлю парочку опытов, а также изучу зависимость маниакальных и депрессивных фаз от предпочтений в верхней и нижней роли…» Воображаемая голова Рубинштейна превратилась в голову Зигмунда Фрейда. «Ведь мы уже выяснили причину гомосексуальности Сергея, осталось объяснить вашу, Олег!». Волков вздрогнул и открыл глаза. Сон снова ускользнул. Волков озадаченно уставился в потолок.

В отличие от Разумовского он никогда особо не думал о своей «ориентации». Он просто влюбился в одного конкретного человека. Так уж получилось. Как бы он жил, если бы в его жизни не было Сергея? Наверно, удовлетворялся бы случайными связями, по обстоятельствам, вероятно, обоего пола, потому что в целом ему было всё равно, если речь шла не о Сером. Он никогда так сильно никого не хотел… Да та же Джесс, с ней было неплохо, но она сама всё инициировала, он даже немного сопротивлялся. Стоп. Джессика Родригез — а что если именно она поможет разобраться с Рубинштейном? Так, чтобы он не создал проблем от безысходности, не потерялся с концами, но и перед глазами не маячил. Веки Олега снова сомкнулись — с этими мыслями он наконец погрузился в глубокий сон.

Утром он застал Разумовского на кухне, тот встал раньше обычного и с задумчивым видом цедил горячий кофе. Они позавтракали почти молча, перекинувшись разве что мнением про погоду, которая в этих широтах не менялась. В обед Сергей неожиданно попросил у Олега ключ от фитнес-клуба и уехал.

Олег связался с Джесси, высказал ей свою просьбу, выслушал всё, что она об этом думает, и подчеркнул, что помощь щедро оплачивается. Родригез пошла на компромисс и поинтересовалась, как выглядит клиент. Дальше они с Волковым несколько минут просто хохотали, обсуждая сначала вкус Джессики на мужчин, а потом и вкус Олега.
— Ладно, мои люди возьмутся за твоего уродика и пристроят его в Мехико, — пообещала Джесс. — Кстати, у тебя что, денег дофига на всяких козлов их тратить? Ты уже сколько времени там отдыхаешь у моря. У меня тут как раз есть одно дельце в ваших краях. Владелец казино поспорил с соседом и хотел бы решить проблему до того, как второй решит ее с помощью мафии…

Сергей вернулся поздно, замотанный, уставший и странно задумчивый, бросил спортивную сумку в угол. Олег сидел с ноутбуком, разглядывая схемы каких-то зданий и данные с камер видеонаблюдения. Сергей подошел и встал за его плечом, не слишком близко, но достаточно, чтобы это читалось как жест дружелюбия. Однако после ужина он снова ушел в отдельную спальню со своим ноутом.

На следующий день он выразил желание отправиться в спортзал опять.
— Ты же вчера был. Мышцы не успеют восстановиться, сам знаешь. Ладно, сейчас соберу вещи.
— Я уже всё собрал, — кривовато улыбнулся Сергей, указывая на две сумки. Олег пожал плечами.

Фитнес-клуб со снятой вывеской и потрескавшейся штукатуркой на фасаде встретил их, как обычно, темнотой и пустотой. Они включили электричество, прошли через холл и оказались в тускло освещенной раздевалке. Раньше Сергей всегда шел, не останавливаясь, в зал с тренажерами, а сейчас замер на плиточном полу. Олег еще не успел понять, чем его поведение отличается от привычного, но тоже остановился, ожидая чего-то.
— Я понял, почему мне не нравится это место, — сказал Разумовский. Олег смотрел на него в ожидании пояснения.
— Оно выглядит очень похожим на то, что было в тюрьме. Шкафы, которые не запирались, крюки для одежды. Вот эту штуку можно было оторвать, — Сергей подергал длинную вешалку с крючками для одежды, но оторвать всё же не смог. — Ею можно было покалечить. Жаль, я ни одного не успел.
— Серёг… — сказал тихо Олег.
— Рубинштейн говорил, что если не можешь отпустить, то надо прожить это. Хотя от его сеансов был ровно противоположный эффект. Но в чем-то он прав. Мне хочется думать, что если бы это случилось снова, я смог бы это вынести.
Он поднял с пола сумку и достал оттуда нож, напоминающий финку. Подошел вплотную к Олегу и вложил нож в его руку.
— Я стоял здесь, — он прошел в дальнюю часть раздевалки, которая была огорожена рядом узких шкафов. — Я держал в руках эту балку, — он пригнулся и сделал вид, что размахивает чем-то. — На полу была вода. Я поскользнулся и упал на спину. Балку тут же выбили ударом ноги. Помоги мне, — серьезно сказал он, глядя в глаза Олега. — Мне надо это воспроизвести сейчас.

Олег с сомнением покачал головой. Но обхватил Сергея под локти, аккуратно сделал подножку и наклонил его назад, придерживая руками, как в танго, а потом медленно опустил на пол. Протянул руку к сумке и положил под его спину свое полотенце.
— Переверни меня, — севшим голосом сказал Сергей. — Поднеси нож к моему лицу.
Олег осторожно перекатил его на живот, навис сверху и уперся в пол кулаком, в котором сжимал нож. Сергей сам приспустил белье, обнажая ягодицы.
— Давай дальше, — сказал он.
— Без всего? — уточнил Олег.
Сергей горько усмехнулся.
— Всё получится, — только и сказал он.
— Ладно. Я понимаю, что ты не стал бы об этом просить, если бы тебе это не было нужно… Подожди.

Олег некоторое время приводил себя в состояние готовности, быстро двигая ладонью. Вид открытой голой кожи помогал, но завестись получилось не сразу — ситуация была слишком необычной. Олег сомневался, что это именно то, что нужно сейчас Сергею, и не был уверен, какой именно смысл тот вкладывает в происходящее. Когда член окреп, он использовал как можно больше слюны и принялся очень медленно, раскачиваясь, входить внутрь. С усилием, которое ему самому доставляло дискомфорт, он смог втиснуться на несколько сантиметров.
— Сильнее! — потребовал Сергей.
— Сначала привыкни, — ответил Олег.
— Нет… двигайся сразу.
Волков послушался, но начал с едва ощутимых слабых толчков, увеличивая амплитуду медленно, чтобы это почти не ощущалось и приносило минимальное неудобство.
— Сильнее, Олег, я не чувствую! — воскликнул Сергей. Волков вздохнул и сделал довольно сильный выпад, Сергей ту же замолчал, выдохнул и заткнул себе рот кулаком.
— И так не чувствуешь?
— Ну уже что-то. Давай дальше. Ты должен сделать всё, как я прошу, иначе не будет смысла.

Следующие минуты Олег просто двигался, как привык, стараясь не обращать внимания на твердый пол под коленями. Сергей прижимался щекой к его полотенцу и с каждым толчком дергался, изогнув брови, его раскрытая ладонь скользила по плитке. Олег старался дать ему всё, что может, не перегибая.
— Подожди, — сказал вдруг Сергей, — подвинь нож ближе.
Олег немного сдвинул руку, под пальцами которой лежала финка, и продолжил. Сергей поморщился от нескольких особо глубоких движений и потянулся, чтобы забрать нож себе, Волков не возражал. Разумовский смотрел на оружие почти в трансе, складка на лбу разгладилась, лицо стало спокойнее, словно он размышлял, не пустить ли нож в ход. Олег как будто прочитал его мысли — стиснул зубы и нахмурил брови, но сказал только:
— Серый, если ты собираешься меня пырнуть, то добивай уж совсем, а не как в прошлый раз.
— Я не причиню тебе вред. Я всё помню, — ответил Сергей. — Это я так… для себя.
Он сжал ручку и продолжил сверлить лезвие взглядом.
— Тебе хоть хорошо? — через некоторое время спросил Олег.
— Мне не должно быть хорошо, — ответил Сергей сбивающимся голосом между его движениями. — Но вообще да. Если это тебя так беспокоит.

Олег кивнул, хотя Серый не мог его видеть, и продолжил. Двигаться было трудно из-за отсутствия смазки, слюна высохла. На одном из толчков Олег случайно выскользнул, но вставить обратно уже не смог. Он сплюнул вниз и с трудом втиснулся, Сергей застонал и сжал ладонью полотенце. Олег остановился.
— Я не знаю, смогу ли кончить.
— Ты должен! — потребовал Разумовский.
— Я даже войти нормально не могу. Ты весь зажат. Не хочу навредить тебе.
— Я расслаблюсь. Я выдержу, вот увидишь. Я могу принять это, — пробормотал Сергей со злостью.
Он действительно перестал сжиматься, несмотря на очевидно болезненные ощущения. Олег почувствовал, как прямо под его пальцами мышцы спины становятся мягче. И даже рука, держащая нож, уже не стискивала его до побелевших костяшек. Тело расслабилось, принимая всё, что с ним делали. Волков ощутил, что может двигаться свободнее.

Олег хорошо умел отключать голову в нужный момент и просто работать, даже если работой было убивать людей. У него и сейчас почти получалось не думать о том, что именно пытается прожить и перебороть Сергей таким образом. Мелькнула мысль, что если бы не эта способность отстраняться, у него бы вообще упал. А так он даже способен кончить. Оргазм хотелось приблизить, а не оттянуть, как обычно, потому что слишком долгая возня могла быть травматична для Сергея, но, как назло, тело сопротивлялось. Эти размышления тоже не приближали к финалу.

Злясь на себя и на ситуацию, Олег отказался от поиска компромиссов. Он поставил себе простую задачу — кончить; отбросил остальные мысли и задвигался в ускоренном темпе, который было сложно держать долго, но который гарантированно давал разрядку. Сергей под ним завыл, но не похоже было, что от боли.
— Да, Волч… вот так! — сорвалось из его губ, — Ай!
Олег продолжил долбить. Чувствуя, что конец близок, он последний раз глубоко толкнулся и, напрягая ягодицы, излился прямо внутрь. Дождался, пока горячая пульсация не стихла, вытащил, откатился. Колени оказались сбиты в кровь, на члене тоже виднелись красно-бурые разводы. Олег вздохнул. Сергей перевернулся на спину и резко задвигал рукой, чтобы догнать его. У него получилось довольно быстро.

Вода капала с длинных рыжих волос, они липли ко лбу и плечам. Олег посмотрел на Разумовского — тот выглядел задумчивым, но не печальным. Сам Олег чувствовал себя физически и морально измотанным. «Ни секса, ни тренировок в ближайшие дни я не захочу», — пробормотал он. Они вышли на улицу — сушить волосы в это климате было бессмысленно, те высыхали сами за время короткой поездки с открытыми окнами. Сергей расслабленно устроился на пассажирском сиденье, а Олег, сев за руль, прежде всего набрал номер владельца фитнес-клуба и объявил ему, что договор расторгнут.

Подъехав к вилле, они обнаружили у кованных ворот дорогой автомобиль с тонированными стеклами. Олег вышел из салона, второй водитель тоже. Это был тот самый невысокий мексиканец, который более чем год назад встретил их в аэропорту — Олег бы не вспомнил его, если бы те дни не сопровождались множеством эмоциональных событий, которые надолго врезались в память. Мексиканец поздоровался и на ломанном английском объяснил, что прилетел по поручению Джессики.

Олег кивнул ему. Автоматические ворота распахнулись, Волков поставил мерседес и скрылся в доме. Он вернулся быстро — никакой особый багаж доктор Рубинштейн за эти дни не нажил, если не считать пары футболок, выданных щедрым Волковым. Вениамин щурился от яркого солнечного света, озирался, остановил жадный взгляд на Сереже, который молча стоял возле ворот. Волков кинул мексиканцу ключ от наручников, сам раскрыл дверцу тонированного авто и посадил Рубинштейна на заднее сиденье.
— Я очень благодарю вас! — торопливо заговорил Вениамин. — Я всегда к вашим услугам, только дайте знать!
— Бывай давай, — ответил Волков и хлопнул дверцей с силой, которую та не заслуживала. Сергей подошел к нему сзади.
— Подожди, — сказал он. — Я хочу кое-что сказать ему напоследок. Наедине, — прибавил он, хмуро посмотрев в глаза Олега. Тот кивнул и отошел. Мексиканец занял водительское кресло.

Сергей открыл дверцу у заднего сиденья и скрылся внутри. Прошло не более трех минут, прежде чем он вышел, всё так же хмурясь. Машина загудела, выпустила из выхлопной трубы сизый дым и тронулась, медленно набирая скорость. Олег и Сергей проводили ее взглядом, пока та не скрылась за поворотом.
— Что ты ему сказал? — спросил Олег.
— Что Птица был частью моей личности. Он не какое-то зло, которое вселилось извне. Он был частью меня, и в некотором смысле остается ею до сих пор.

Олег промолчал. Сергей подошел ближе, поцеловал его в губы и посмотрел прямо в глаза.
— Спасибо тебе за всё, что ты сделал для меня. Что простил то, чего я сам себе никогда не прощу. Но, надеюсь, сумею искупить, хотя бы частично.
— Пойдем в дом, Серый, — вздохнул Волков.

Сергей кивнул. Они шли по вымощеной камнем дорожке среди кустов жасмина и шиповника к своему временному пристанищу. Шелестел листвой ветер, солнце клонилось к закату, пели птицы. Сергей двигался легко и мягко, но скользя взглядом по его складной фигуре Олег вдруг увидел, что ручка торчащего из заднего кармана ножа испачкана кровью.