Закрыв голову руками, он прижался к земле. Утренний туман ещё не рассеялся, и Баки надеялся, тот продержится ещё хотя бы минут тридцать. Прятаться в воронке до ночи не хотелось, не было ничего скучнее, чем лежать и пережидать обстрел, надеясь, что прилетит не тебе.

Торопливые шаги прошуршали совсем близко. Раздался приглушённый скользящий звук, покатились камешки и комья земли. Баки взял винтовку наизготовку. С противоположного конца в воронку ссыпались трое. Один поднял голову и заметил его. У второго лицо было залито кровью, глаза закрыты. Третий держал его подмышками.

— Поднять руки, — сказал Баки по-немецки.

Трое переглянулись. Первый заговорил что-то быстро и скомкано, немецкий Баки был не настолько хорош, чтобы разобрать эту тарабарщину. Чутье подсказало, они задумали что-то. Их трое, он один. Ни на одном нет знаков различия — разведчики, такие же, как он. Ползут на свою сторону.

Парень улыбался, показывал раскрытые руки и приближался. Мимолётное движение за спиной. Тот, что держал раненного перенес вес на одну ногу, перехватил приятеля и выдернул из-за пазухи пистолет. Баки нажал на спусковой крючок винтовки. Аккуратная дырочка раскрылась у парня во лбу. Чёрное пятнышко в четверть дюйма. Он рухнул, раненый повалился на него. Третий кинулся, не оборачиваясь, не давая времени передёрнуть затвор. Баки перехватил винтовку поперек, за теплое дуло и приклад, отпихнул, шагнул и врезал прикладом по голове, пока тот не восстановил равновесие. Немец отлетел, плюхнулся на задницу, из рассеченной брови потекла кровь. Баки взвел винтовку и прицелился. Преимущество было упущено и оба это понимали.

— Я беру тебя в плен, — сказал Баки, добавил на английском, показывая дулом на предметы разговора. — Ты либо тащишь своего раненого сам, либо я прикончу его сейчас. Сдай оружие.

— Сейчас, сейчас, — зашипел парень, копаясь под курткой.

Баки, не опуская винтовку, согнувшись, двинулся к раненому. Совсем рядом разорвался снаряд, земля дрогнула под ногами и на секунду его оглушило.

Время замедлилось, стало тягучим, плыл пороховой дым, летели камешки, гул снарядов нарастал. Баки видел, как немец, стоя на коленях, вытянул гранату, подцепил пальцем чеку. Губы в пыли и крови искривились, рот распахнулся черным провалом, он что-то кричал. Чека полетела в сторону, начался трехсекундный отсчет.

Три — Баки нырнул рыбкой к откосу. Два — схватил убитого за куртку, переворачивая и его и раненого на себя, надеясь, что тела укроют от осколков. Ноги, только бы не посекло ноги. Живот и голову он закроет, но ноги ему может порвать. Раненый издал натужный мычащий звук. Снаружи ухнуло, разорвалось и в тот же миг грохнуло рядом. Баки сжался, зажмурившись, вжимаясь лицом в грубую грязную куртку мертвеца. Кончено. Он отпихнул тела, огляделся. В голове гудело, время ускорилось, стало нормальным. Солнце пробивалось сквозь дым, рассеивая последние клочья тумана. Баки ощупал ноги от ботинок до бедер, оглядел руки. Чудо. С ним все было в порядке, грязный только, помыться бы. Ворона могла бы принять его голову за свое гнездо. Взъерошил волосы, вытряхивая хотя бы часть пыли, поднял винтовку.

Здесь нельзя было оставаться больше, обстрел стих и выбираться нужно было сейчас. Баки отряхнул брюки и осторожно выпрямился, примериваясь куда ползти. Большой дуб с расколотым стволом был на вражеской стороне, Баки проходил мимо него ночью. Если он правильно помнил, то если встать к нему лицом, то слева будет низина, тянувшаяся почти вдоль всего поля. Она обрывалась футов за двадцать до их позиции и выходила прямо на свою огневую точку. Ползти по полю у всех на глазах Баки не хотел, не было ни высокой травы, ни кустов, ни камней. Он снял бы такую мишень просто из азарта.

Значит низина, подать знак своим на подходе, чтобы не стрельнули.

Сзади раздался стон. Ну, и живучий же оказался раненый. Баки вернулся к нему, попробовал двумя пальцами шею. Пульс прослушивался четкий и ровный. Удивительно. Баки обыскал его, нашел под курткой пояс с гранатами, два ножа — на ремне и в ботинке, и пистолет в плечевой кобуре. Обычный, но без табельного номера. Помирать раненый не собирался. В голени и бедре засели два осколка по дюйму, Баки решил их не выдергивать, не раскрывать раны, крови немец и так потерял за троих.

— Оттащу тебя к нам, сдается мне, не просто так ты здесь оказался. Может расскажешь что-то интересное, — Баки раскрыл грязными пальцами ему рот и ножом поддел капсулу с цианидом.

Перекинул винтовку на левое плечо, схватил за воротник раненого и стал выбираться. С трудом вытащил его из воронки. Влажная земля осыпалась, ноги вязли, он скатывался вниз снова и снова. На поле дело пошло живее, весенняя молодая трава была мягкой, жаль, что такой невысокой. Они ползли минут десять, не больше, но Баки казалось, прошла вечность. В груди давило, казалось в любой момент свистнет пуля, и он понять не успеет, а она пробьет ему затылок. Говорил ему Стив — надевай каску. Филипс два выговора вкатил за неуставной вид, но Баки все одно не исправлялся и упорно противоречил уставу.

Скатился по склону. Канавка фута три глубиной, но все лучше, чем на открытой всем взглядам плоскости. Проверил, жив ли немец. Тот в сознание не приходил, но дышал ровно и свежая кровь сочилась из ран. Хорошо. Баки чертовски повезло в этот раз, он не заработал ни царапины, не попался и прихватил пленного. Молодец! Кто бы еще так мог? Стив. Стив — нет, Стив, не пряча головы, маршем прошел бы к чужим позициям и разнес им там все вместо «здравствуйте». Никакой деликатности. Баки отдышался, схватил раненого и двинулся дальше. Противное натяжение в груди отпускало, туман рассеялся окончательно, открылось высокое голубое небо без единого облачка. Сопел нарочито громко, даже напевать стал, чтобы на позиции заметили.

— Стой! — крикнули. — Кто такой?

— Сержант Барнс из Ревущих. Разведка моя затянулась, парни, возвращаюсь не один. Помощь нужна.

— Пароль!

— В полночь сменился же, вчера был «сова в дупле, кукушка на ветке». Помогите! У меня пленный разведчик, если не поторопимся, он дьяволу душу отдаст.

На позиции молчали, совещались.

— Прикройте, парни! Иду к вам, — крикнул Баки. Оставалось выбраться из канавы и пересечь пару десятков футов по простреливаемому полю и он у своих. Не хотелось бы поймать пулю на излете.

Раздался приглушенный топот и рядом с ним плюхнулся рядовой, здоровенный парень с очень светлыми глазами.

— Правда вы, — выдохнул и заулыбался, — Дуглас Растас, рядовой. Я помогу.

— Отлично, хватай под другую руку. Эй, позиция! Мы выходим на счет три и бежим к вам, не пристрелите нас, салаги!

Посмотрел на здоровяка.

— Готов, Дуг? Раз, два, три! Взяли!

Они подскочили и рванули к своим. Растас был сильный, казалось, он тащит пленного на весу и тянул на буксире Баки. Может от усталости, может измотался сильнее, чем казалось, а может и правда рядовой Растас был сильным, что тягловый вол.

Рухнули в свой окоп. Раненый булькнул неодобрительно.

— Спасибо, парни! Я ваш должник, — пропыхтел Баки, отдуваясь, хлопая парней по плечам. Чистые такие, свежие, выспавшиеся, а на свои пальцы смотреть не хочется. Грязь из-под ногтей не отмывается и волосы, в таком виде они еще не бывали.

— Сэр, сержант, — восторженно начал рядовой, — Куда раненого? В госпиталь или в штаб?

Баки прощупал пульс у того.

— В госпиталь, помереть он не должен. Не зря мы его тащили же, да, Растас? Давай, бери его и двинули.

Баки тер руки, отряхивал рукава. Лагерь от позиций отделяла полоса леса, небольшое поле и грунтовая дорога. Прогулка минут на пятнадцать. Хорошо, что он не стал отсиживаться в воронке.

— Сержант Барнс, я вас в хронике видел. Рядом с Капитаном Америка. Правда, что вы с детства друзья? — спросил Растас. Нет, это был не вол, это была помесь теленка с восторженным щенком. Радость била через край, ему дай шоколадку, он будет счастлив. Вот увидел парня из хроники и день прожит не зря.

— Правда, в соседних домах выросли.

— Здорово! Я бы тоже хотел быть таким!

— Быть Капитаном Америка? — подмигнул Баки. Черт, руки натурально не отряхивались. Пыльные, в пятнах чужой крови. Противно. Помыться бы.

— Ага. Вы делаете такие важные вещи, такие здоровские! Значительные, понимаете? Вы с Капитаном меняете мир, вы — сила. Вы правда влияете на ход войны. А мы сидим здесь в окопах и все. Вот сейчас на линию фронта перевели, а до этого мы отдыхали и три месяца сидели в ближнем тылу. Скука. Сидишь себе, ходишь на кухню, болтаешь. Сто раз все обсудили с парнями, да и разговоры только про еду. Про еду и как кому подфартило. Одному парню пуля попала в грудь, а у него был портсигар отцовский в кармане. Живой остался, только синяк с ладонь.

— Как давно ты на фронте?

— Четвертый месяц, сэр.

— Выходит, ты прибыл на фронт, три месяца сидел в тылу и месяц на линии. Так? Не страшно тебе?

— Нет, сэр. Я доброволец, я сам хотел воевать! Никто не должен оставаться в стороне, когда происходит такое, а я могу повлиять, сэр, у меня сил хватит. Я хочу что-то значительное сделать. Здорово, что я вас встретил.

— Ты уже делаешь, — Баки проглотил слово «сынок». Теленку было лет двадцать на вид, а видя восторженность и незамутненный оптимизм, Баки чувствовал себя ветераном. Пуля не выбирает, если это не пуля снайпера, конечно. Ты просто сидишь в окопе, потом идешь в атаку и ловишь грудью семь шестьдесят два, и твоя история заканчивается. Только такие телята верят в собственное бессмертие. И Стив. Но у него теперь есть некоторые основания. Раньше бронхит и астма не давали ему развернуться, а теперь ничего его не остановит. Баки хотел оставаться рядом, всей душой, всеми силами, но иногда ему казалось, что Стив слишком разогнался и ему не успеть, однажды Стив обернется и скажет, что не может ждать и идет дальше один. Баки сделает все, чтобы оставаться рядом как можно дольше, слишком много значит для него Стив. — Знаешь, большая победа складывается из кучи маленьких, но геройствовать как Капитан, я бы тебе не советовал.

Они вошли в расположение лагеря и шли между высокими военными палатками по грунтовке.

— Барнс! — раздался окрик.

Баки возвел глаза к небу.

— Постой, Растас. Вот сейчас и узнаем, что нам делать с пленным.

Полковник Фишт семенил к ним, следом бежал долговязый денщик с папкой и карандашом.

— Сержант! Вы самовольно покинули расположение, вы злоупотребляете особым положением отряда! Развели здесь… публичный дом, уходите, когда пожелаете…

— В публичном доме должны быть шлюхи, — Баки окинул взглядом тощую малорослую фигуру полковника, — Сэр. А здесь их нет. Я добыл пленного, есть основания полагать, что это разведчик противника. Думаю, имеет офицерское звание. Он ранен и контужен, его следует доставить в госпиталь и приставить усиленную охрану. Об остальном предлагаю переговорить приватно.

— У вас и на дезертирство есть основания? — прошипел полковник.

Баки обдало жаром, зачесались кулаки. Врезать бы ему по холеной крысьей морде, впечатать острый нос в череп, размолотить скулы за поганые слова. Сука. Баки всю ночь ползал в грязи на брюхе, под пулями и обстрелом, стараясь спасти его же задницу от провала, спасти жизни парней, которым не повезло иметь идиота командира. Фишт был моложе Баки года на четыре, интересно, чью задницу нужно было лизать, чтобы в его годы поиметь погоны полковника и кому насолить, чтобы оказаться на действительной линии фронта. Фишт был манерная, трусливая, безответственная блядь, Баки презирал его всеми фибрами души и хотел верить, что за человеческие качества, а не за сальные взгляды на Стива.

— Никак нет, сэр. Дезертирству нет оправдания, как предательству и стратегическим ошибкам, способным загнать целый полк на шесть футов под землю, — сжимая челюсти ответил Баки.

Растас кашлянул.

— Кажется у него судороги, сержант. Как бы душу, не того самого, сэр, — сказал, глядя на Баки преданно. Ждал указаний от него, плевав на Фишта. Было приятно.

— Жду ваших распоряжений, — гаркнул Баки, издевательски.

— Ладно, кхм. Раненого в госпиталь, приставить конвой. Питерс, проследите.

— Прикажите рядовому Растасу остаться с ним, сэр, — сказал Баки. Ярость схлынула, осталась усталость. Хотелось вымыться, голова чесалась, руки саднило.

— Приказываю. Барнс, за мной.

Баки закрыл полог палатки. Внутри стояла настоящая деревянная кровать с матрасом, стоял стол и несколько армейских ящиков. Фишт зажег лампу.

— Докладывайте, поживее!

Баки подошел к столу, на котором была расстелена карта с воткнутыми разноцветными булавками.

— Мы здесь, сэр. Наступление планируется по левому и правому флангу, с отвлекающим центральным маневром. Основные силы выйдут к реке, встретившись, образуют котел, в котором сварится армия противника.

— Не нужно пересказывать мне утвержденный план, Барнс. Я его помню.

— Еще на совете капитан Роджерс говорил о масштабной разведывательной операции, которая не была проведена.

— Что здесь проводить? Карта точна.

— Посмотрите сюда. Видите перепад высот? Три метра, сэр, не в нашу пользу. Левый фланг, оказавшись внизу, попадет под обстрел, его сметут. Вы рассчитываете на стремительную атаку, но люди не летают. Если левый фланг завязнет, правый окажется беззащитен. Попробуйте хлопнуть одной рукой.

Фишт фыркнул.

— Я оставил служебную записку и ушел в одиночный рейд. В этом месте каменная гряда поднимается почти отвесно. Ее нельзя будет взять штурмом, ее нужно будет обходить, это займет время и отнимет силы. Кроме того я наметил снайперские позиции и запомнил несколько огневых точек неприятеля. Караулы здесь и здесь, — Барнс взял булавки из коробочки и воткнул в карту.

— Неужели вы думаете, Барнс, что я настолько глуп и не могу разобраться в карте перед моими глазами?

Баки промолчал. Оба знали, что он хотел бы сказать.

— Конвой! — взвизгнул Фишт, — Сержанта Барнса под арест на неделю, за самовольное оставление позиций! Сдать оружие!

У Баки внутри все упало. Не видеть ему душа и свежей рубашки, у него в волосах скоро заведутся птицы, а под курткой муравьи, столько там земли.

Он не стал сопротивляться, а конвой не стал его трогать или надевать наручники. Не позорили, спасибо и на этом.

Дверь лязгнула. Карцер представлял собой старый сарай. Раньше фермер хранил здесь вилы и лопаты, а теперь осталась только копна прогорклого сена в углу, земляной пол и отваливающая штукатурка. Внутри было сыро и прохладно, свет лился из окошка под потолком. Баки разгреб сено, снял, расстелил куртку и завалился спать.

Вечером приходили Джим, Гейб и Дернье. Просунули сквозь решетку сигареты и спички. Говорили о том, какой баран Фишт и если его сунули сюда, чтобы сделать боевым генералом, то скорее бы уже перевели назад.

— Кому нужно подставить задницу, чтобы в двадцать три быть полковником? — спросил Дернье.

— Было бы, что подставлять. На его тощие мослы без слез не взглянешь, — фыркнул Баки, затягиваясь. Сигареты были крепкими, дым наполнял его, заглушая чувство голода и перебивая запахи.

— Да, mon cher, отвратительный круп. Но случилось нам с Джимом прогуляться давеча до моста через Арно и встретить двух селянок. Что это были за персики, ты бы видел. Сладкие, сочные, только руку протяни.

— И протянул ли ты, дорогой друг? — усмехнулся Баки.

— Знаешь, эти персики были зеленоваты, мы угостили их офицерским шоколадом и отпустили с миром, — закончил Джим.

— Одна была вылитая Маргарет, курчавая, страсть какая хорошенькая, — мечтательно протянул Дернье.

Баки промолчал. Он признавал, Пегги восхитительная женщина, вспоминал ее красное платье, яркую помаду и то, как она разговаривала со Стивом. Прекрасная женщина, сильная, решительная и достойная. Стало грустно. Да, что же за день? Мысли лезут дурные, вымыться не дали.

Зато живой и целый — несомненный плюс.

Проснулся Баки глубокой ночью от шороха у окошка. Чьи-то пальцы шарили по откосу.

— Эй? — позвал.

— Это Растас, сержант. Принес вам воды и хлеба, сейчас просуну. Поймаете?

— Давай! — оживился Баки.

Сквозь прутья решетки просунулся сверток и затем фляжка.

— Рядовой, ты послан мне богом. Я люблю тебя, такого вкусного хлеба я не ел с понедельника.

Баки откусил, жуя вылил немного воды на руку, потер пальцы, потом лицо.

— Как наш пленный?

— Он очнулся, сэр. Судя по всему он очень, — Растас выделил слово для пущей внушительности, — очень непростой человек. Не меньше подполковника. Представляете, как хорошо, что вы прихватили такой ценный кадр? Говорят, раны у него закрываются хорошо. Его перевязали, он очнулся и его утащила военная полиция. В кандалах! На руках и ногах, но шел он своими, представляете.

— Замечательно. Думаешь это изменит ход войны?

— Смеетесь? — обиженно затянул рядовой, Баки потрепал бы его по загривку, если бы был рядом.

— Нет. Ты отличный парень, Дуг. Я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось, а ты судя по всему хочешь подвига.

Баки доел, хлебнул воды и достал сигареты.

— Угостить тебя куревом? Американские, вкус родины.

— Можно. Спичек только нет.

Баки зажал сигарету губами, прикурил и, зажженную, поднес к решетке. Растас перехватил ее, скользнув пальцами по пальцам Баки. Погладил подушечкой тыльную сторону ладони. Вроде случайно, в потемках, но то, как он скользил по пальцам, словно не желая расставаться, заставило подумать, а станет ли он представлять затягиваясь, как Баки обхватывал сигарету губами пару секунд назад.

— Будь осторожен, Растас, — сказал Баки. — Я спать, спасибо тебе.

Вот это поворот, затмил ли он для теленка Капитана Америку? Или теленок себя видит Капитаном, а его соответственно рядом? Чудно.

Баки затушил сигарету об пол и лег.

Весь следующий день он провел в карцере, отсыпаясь. В полдень ему принесли супа и хлеба, вечером приходили Гейб и Дум Дум, сказали, что немец раскололся, сдал позиции и какие-то ловушки, из-за этого план наступления пересматривают. Фишт ходит гордый, всем рассказывает, что это он озаботился безопасностью операции. Баки было все равно кому достанется слава, ему бы помыться и переодеться. Вечером навестил Растас. Баки попросил принести расческу и побольше воды, болтал глупости о том, что денщик ему не положен и в целом Ревущие не сидят на месте никогда, их бросают с одного место в другое, затыкают ими дыры, а теперь они сидят только потому, что Стив задержался в штабе.

Задумался, крутит ли он там что-то с красоткой Пегги. Завораживающей прекрасной женщиной. Затащила ли она Стива в постель? В Лондоне промозглые ночи, даже ранним летом бывает холодно. Баки не хотел думать о том, что Стиву станет его мало. Это раньше он был невзрачным, никто не видел его настоящего, а теперь даже приглядываться не нужно было. Не страшно, если Стив захочет попробовать с женщиной, просто ради интереса, не ради любви. Мягкое тело, нежные бедра, тяжелая грудь. Пегги была бы с ним внимательной и страстной. Баки помотал головой, почесался.

На третий день дверь в карцер открылась. Баки спал, было раннее утро. В проеме застыла огромная фигура, загораживая почти весь свет.

— Стив?

— Боже, Бак, выходи скорее.

Его не нужно было просить дважды.

Стив сиял, на нем был штабной мундир с воинскими планками, брюки со стрелками и блестящие ботинки. Волосы аккуратно зачесаны на правую сторону. Он был зол.

— Фишт в отъезде, но как только вернется, я поговорю с ним. Он не имел права трогать тебя.

— Ты только прилетел?

— Да, спешил.

— Нас переводят?

— Отправляемся на север, под Тромсе. Выдвигаемся в полдень, надеюсь ты хорошо выспался.

— На полгода вперед.

Они вошли в палатку Стива, Баки потянулся до хруста. Здесь стояла металлическая походная кровать, простой стол и один стул.

— Я…

Баки собирался сказать что-то. Стив перехватил его за плечи, развернул к себе и поцеловал, сгребая в медвежьи объятия. Огромный, какой же он стал здоровый.

— Погоди, умыться…

— Я скучал, — Стив сминал его губы, переплетал языки и умудрялся выговаривать между вдохами, — Каждую минуту, думал, как ты, — перетек на шею, — Ненавижу оставлять вас, все время кажется, что ты вляпаешься в неприятность, — прикусил, — Стоило мне отвернуться, ты полез на рожон.

— Мне далеко до тебя.

Стив перехватил его за талию, обнимая. Поцелуи жалили, грозя оставить следы. Баки зашипел. Он ревновал, он боялся, он сомневался, но сейчас Стив был рядом, был его целиком и это было счастье.

Баки поймал его голову, поднял лицо и поцеловал. Смял восхитительные губы, раздвинул языком, скользнул внутрь.

Стив зарычал, подхватил его под задницу. Койка жалобно заскрипела под ними, чудом не подломились ножки. Стив забрался руками под куртку, жесткая не хотела задираться.

— К черту, — прорычал, пуговицы, как гильзы, посыпались на пол. — Боже, как я этого хотел.

Стив, обвел ладонями грудь Баки, наклонился, прикусил один сосок, второй, задрав майку до шеи.

— Ты попал под обстрел, ты ползал за линию фронта.

Баки охнул и приподнялся на локтях, Стив больно прикусил его сосок и продолжал тянуть. Чувствовалось очень остро.

— Ты обещал не делать глупостей, — Стив зализывал укус, расстегивая его и свои штаны.

Сдернул, устроился сверху, опираясь на одну руку, взял оба члена в ладонь, дрочил, целуя в губы. Баки уплывал, не слыша почти шума просыпающегося лагеря, двигателей машин и криков. Ему стало удивительно хорошо, по телу разлилась горячая тяжесть, мягкая нега, он сам стал горячим и мягким, как воск. Стив нашарил баночку под матрасом, поднялся, разделся и опустился сверху, внимательно глядя. В движениях не было суеты и спешки, только хищная взрослая уверенность. Баки принял его, как принимал много раз, каждый раз, готовый принимать снова и снова. Сквозь тяжелого здоровяка проступал образ довоенного Стива, того который и в первый раз не тушевался, решив что-то, шел до конца и не сомневался. Баки охнул, уткнулся влажным лбом в плечо.

— Хороший мой, любимый, — Стив поцеловал его в висок. Баки фыркнул, настолько покровительственно прозвучало.

— Я старше.

— Люблю тебя, — словно не услышал Стив, — не делай, пожалуйста, глупостей. Будь осторожен.

— Да, мой капитан.

— Дурак.

Баки зашипел на сильный толчок.

— Давай сзади.

Стив приподнялся, давая ему перевернуться на живот и въехал сразу на всю длину. У Баки пальцы на ногах поджались. Приподнял бедра, собираясь подрочить, Стив мягко отвел его руку и взял сам, двигая кистью в том же ритме.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Баки подушке, — Люблю. А ты несешься вперед, как поезд, — застонал, — Тебя не остановить.

— Скоро все закончится.

— Эй, я только начал.

Стив засмеялся. Он говорил про войну, а Баки про трах и это показалось ему ужасно забавным. Ритм сбился на минуту.

Стив сбросил напряжение штаба, маску сурового Капитана, он ощутимо отпустил себя, плавно вколачиваясь в Баки, придерживая его за бедро. Оба ловили удовольствие и были этому рады. Мир отступал все дальше, скрылись в тени углы палатки, смолкли звуки, оставляя лишь огонь между ними двумя. Больше, чем дружба, больше, чем любовь. Одно на двоих. Всегда. Стив застонал, вдавливаясь до основания. Баки потребовалась пара движений рукой, чтобы догнать его. Спасибо, спасибо, он утонул в бесконечной благодарности и доверии, растекся и расплавился, забыв обо всем.

Стив скатился с него через минуту. Баки собрал себя, оделся, подхватил полотенце, чистое белье и пошел в душ.

Из очереди ему помахал Растас. Баки отказался идти к нему и встал в конец.

— Вас выпустили, сэр! Я рад, — подошел тот и встал за Баки.

— Только Фишт не в курсе.

— Как это?

— Капитан Америка вернулся, нас переводят.

— Когда? — распахнул глаза Растас.

— Сегодня.

Тот был явно разочарован, не знал, что сказать, сожалел. Придумал себе что-то, наверное, теленок.

Баки вошел за шторку и принялся раздеваться.